– Что случилось? – спросил он.
Я перевела дух и попыталась успокоиться.
– У меня кошелек из кармана вытащили только что на проспекте. Парень в бежевой куртке, стриженый, высокий.
– Я никого не видел, – покачал головой мужчина.
– Но он свернул в арку…
Мужчина выразительно посмотрел на меня, а я, чертыхнувшись, вышла на улицу. Из упрямства заглянула в “Игрушки”, там было довольно многолюдно, но парень в бежевой куртке отсутствовал. Ничего не оставалось делать, как вернуться на проспект.
Я подходила к остановке, когда от нее только что отошел троллейбус. На задней площадке я заметила знакомую фигуру, видимо, парень тоже меня заметил, потому что сделал мне ручкой, пряча лицо за стоявшего рядом мужчину.
В крайней досаде я топнула ногой, находившаяся по соседству женщина испуганно шарахнулась, а потом сказала:
– Они ходят с интервалом в пять минут.
Я не сразу сообразила, что она имеет в виду, а поняв, о чем речь, кивнула и буркнула: “Спасибо”.
Подошел троллейбус, до конца не успокоившись от неожиданно свалившегося на меня приключения, я доехала до площади Свободы и к химчистке направилась пешком. Итак, меня предупреждают. Выходит, некто неплохо осведомлен о моих перемещениях по матушке России. Или предупреждение относится к неизвестно откуда возникшему господину Деревягину, в настоящий момент покойному? Если все‑таки к моим разысканиям в биографии мужа, значит, я ошибалась, и он действовал не один. У него есть сообщник, и он отнюдь не заинтересован в том, чтобы тайны извлекали на свет божий.
Если немного продолжить логическую цепочку, то вполне вероятно предположить, что именно этот некто и виновен в гибели Глеба. Оттого и поспешили с кремацией. Впрочем, здесь я передергиваю, на кремации настаивал сам Глеб. Возможно, что‑то вроде договора на этот счет существовало между компаньонами.
– Все это вилами на воде писано, – в сердцах на безудержный полет собственной фантазии пробормотала я, сворачивая к химчистке.
Моя машина стояла там, где я ее бросила, а “Жигулей” по соседству не наблюдалось. Я немного прошлась вокруг машины, поймав себя на мысли, что боюсь сесть за руль. А что, если мне приготовили сюрприз?
Ситуация становилась комичной. И в машину сесть боюсь, и оставлять ее здесь не хочется. В конце концов, мысленно махнув рукой, я устроилась на водительском кресле и завела мотор. Ничего не случилось. А чего я, собственно, ожидала? Да, Полина Викторовна, нервы у тебя пошаливают, так и до видений недалеко.
Понемногу приходя в себя, я битый час каталась по городу, высматривая в зеркало заднего вида “Жигули”, и совершенно напрасно. “Жигули”, конечно, попадались, и в большом количестве, но совсем не те, что сопровождали меня до химчистки. Конечно, раскрывать карты не стоило, теперь парень будет осторожен, раз я дала понять, что засекла его слежку, но допустить, чтобы он увидел Федора, я не могла.
Что ж, он будет осторожнее, а мне придется быть хитрее. Я достала сотовый и набрала номер Володи. На днях меня, скорее всего, вызовут в милицию, следовало подготовиться и заблаговременно предупредить адвоката. Володя был в офисе, я сообщила о своем желании с ним встретиться, и мы договорились, что минут через десять я подъеду.
Володя ждал меня в холле. Как только я вошла, на лице его появилось выражение сочувствия, он приблизился, взял меня за руку и поцеловал в висок, совершенно не зная, что сказать. Мне вдруг сделалось жаль его, несколько месяцев он считал Глеба если не другом, то хорошим знакомым, и вдруг оказывается…
– Пойдем в кабинет, – сказал он, – или, может быть, в кафетерий, там отличные пирожные.
– Лучше в кабинет.
В глазах его мелькнуло беспокойство, сейчас он наверняка пытается отгадать, зачем я пожаловала.
Кабинет был просторным, обставлен добротной мебелью. Обстановка, да и сам хозяин должны были вызывать у клиентов мысль о респектабельности и надежности. Я села в предложенное мне кресло и решила не тянуть с новостями.
– Я была в Москве, – сообщила со вздохом. – Никакой квартиры у Глеба там нет, так же, как нет и его самого, причем уже длительное время. Он умер несколько месяцев назад. – У Володи при такой новости отвалилась челюсть, он смотрел на меня, не мигая, пытаясь понять, с какой стати мне пришла на ум идея так шутить. – Один мой знакомый сотрудник милиции, кстати, очень деятельный молодой человек, сделал официальный запрос и получил официальный ответ. Так что меня ожидают не лучшие времена.
– Я ничего не понимаю, – испуганно сказал Володя. Пришлось его просветить.
Когда я закончила свой рассказ (а рассказала я далеко не все, лишь то, что он и без меня узнал бы очень скоро), лицо у Володи сделалось точно у маленького ребенка, которого обидели, причем совершенно незаслуженно.
– Не может быть, – буквально простонал он.
– Боюсь, что может.
– Боже мой… – Он извлек из стола трубочку с таблетками, сунул одну под язык, прикрыл глаза и повторил:
– Боже мой… – Потом вдруг вскочил и нагнулся ко мне:
– Полина… я просто не знаю, что сказать. Бедная девочка, тебе и так досталось, а теперь еще и это…
Я мысленно поморщилась, но тут же сделала то, что от меня ожидали, – горько заплакала. Володя принялся метаться по комнате со стаканом воды, бормоча что‑то невразумительное, а я продолжала рыдать, прикрыв лицо носовым платком.
Наконец он набегался, а я нарыдалась, и мы оба успокоились. Как только я, в последний раз высморкавшись, убрала платок и томно вздохнула, потупив глазки, Володя моментально превратился в человека, которого я привыкла видеть: деятельного и энергичного.
– Мы любым способом должны избежать скандала. Глеб… то есть… он умер, и ты не несешь никакой ответственности за его поступки, а уж тем более не обязана объяснять в милиции, с какой стати он выдавал себя за другого человека. У меня есть кое‑какие связи, и я добьюсь, чтобы эти деятели не терзали тебя по пустякам. Теперь главное: ваше имущество. Извини, что я говорю об этом, но…
– Я понимаю, продолжай, – кивнула я.
– Так вот. Если человек скрывал свое подлинное имя, значит, у него имелись на то основания. Соответственно, законность тех средств, что он имел, автоматически вызывает подозрение. Но и в этом случае я не вижу ничего опасного. Официально Глебу принадлежит лишь часть денег в фирме, где он числился. В крайнем случае ты рискуешь только этими средствами, скажем прямо, довольно незначительными, если учесть… ты ведь понимаешь…
– Конечно, я понимаю, – опять перебила его я.
– Все остальное – твое личное имущество, приобретенное до замужества, и ты в этом плане можешь быть абсолютно спокойна.
– Я не могу быть спокойна, – всхлипнула я. – Володя, скажи, как это могло произойти? Я… ведь Глеб… ты же знал его. как он мог… – Володя опять кинулся за стаканом, а я еще раз зарыдала. Правда, на этот раз успокоилась я значительно быстрее, а Володя поклялся сделать все возможное и невозможное, лишь бы я не переживала так из‑за роковой ошибки (что он конкретно имел в виду, осталось неясным), в заключение он произнес фразу: “Ты же знаешь, как я к тебе отношусь”, – глядя на меня, как Ромео на Джульетту в известной сцене на балконе. Не могу сказать, что это меня порадовало. В роли очередного воздыхателя видеть я его не желала, но без его помощи мне теперь было не обойтись, оттого я с благодарностью легонько пожала ему руку и прошептала:
– Спасибо.