– И чем занимается умный парень, когда не вешает лапшу на уши несмышленым девушкам?
– Наконец‑то ты начала задавать вопросы по существу. Выходит, определенный интерес ко мне все‑таки возник.
– Не увиливай.
– Не буду. Вообще‑то, я вольный стрелок, фрилансер.
– Судя по твоей квартире, зарабатываешь неплохо.
– Ага. Кое‑какие проекты... Красивой девушке ни к чему мои долгие объяснения. Главное: у меня есть деньги, есть желание их потратить и много свободного времени. Как раз сейчас в делах затишье, и я целиком и полностью к твоим услугам.
– Спасибо, учту.
Он достал из кармана визитку и положил на стол.
– Не очень‑то я верю, что ты позвонишь, поэтому буду очень признателен, если ты дашь мне свой номер телефона.
– Как только куплю мобильный, сразу сообщу.
Закатив глаза в притворном негодовании, он удалился, а я взяла со стола визитку. Рогозин Феликс Юрьевич, номер мобильного и никаких тебе пояснений, что за нужда звонить по этому номеру.
Устроившись на подоконнике, я пробовала переварить всю ту чушь, которой меня недавно угостили, а заодно решить, стоит ли считать большой удачей появление в моей жизни умного, красивого парня с чувством юмора.
Размышления были прерваны урчанием в желудке, идея с пиццей на сей раз не вдохновила, и я подумала, что пора отсюда выметаться. В ожидании лифта я могла наслаждаться музыкой, которая доносилась из‑за соседней двери, и сделать ценное открытие, что Феликс любитель джаза.
Охранник прогуливался в холле и проводил меня долгим взглядом. Уже стоя на крыльце и прикрывая за собой дверь, я посмотрела на табличку возле домофона. Фамилия Феликса, вслед за ней фамилия брата. Я сделала шаг, с намерением продолжить путь, но тут в глаза бросилась еще одна фамилия. М.В. Соловьев. Я замерла как по команде, вспомнив подпись на портрете. Соловьев – фамилия распространенная, вовсе не обязательно, что в квартире этажом ниже живет тот самый художник. С минуту я топталась на месте, пока на ум не пришел стоявший на парковке «Форд». Если машина на месте, хозяин, скорее всего, дома. Почему бы не заглянуть по‑соседски?
Мое внезапное возвращение вызвало у охранника немой вопрос, однако задавать его он не стал. Я прошла к лифту. Квартира под номером 109 находилась на четвертом этаже, как раз под квартирой брата. Двухстворчатая дубовая дверь, звонок отсутствовал. Я постучала, сначала интеллигентно тихо, потом громче. Никаких звуков из‑за двери не доносилось, я занесла кулак с намерением бухнуть как следует, и тут дверь распахнулась. Молодой мужчина с копной темных волос, нечесаный и небритый, хмуро смотрел на меня, а я сообразила, что так и стою с занесенным кулаком, что, должно быть, выглядело довольно странно.
– В чем дело? – хрипло спросил мужчина.
– Я...
Пока я собиралась с силами, чтобы ответить, он вдруг произнес:
– А, вы его сестра... Вам идет этот цвет волос.
С места он не сдвинулся, но и дверь закрывать не спешил, вроде ждал чего‑то.
– Можно войти? – спросила я.
– Зачем? Ладно, заходите.
Он посторонился, и я оказалась в просторном холле. Квартира представляла собой огромную студию. Никаких перегородок. Слева в подобии ниши находилась кухня, от прочего пространства ее отделял стол, громоздкий, старинный, с разномастными стульями, купленными на блошиных рынках. Тахта в углу была спальным местом хозяина. Огромные полотна занимали все стены, картины стояли на полу, на двух мольбертах, на подоконниках, абстрактная живопись вперемежку с портретами, вполне реалистичными. Я заметила два натюрморта с цветами и несколько пейзажей в дорогих рамах.
– Вы художник?
Мужчина усмехнулся, вопрос в самом деле глупый.
– Это на заказ, – кивнул он в сторону пейзажей, заметив мой интерес к ним.
– За квартиру я еще не расплатился, приходится потакать чужим вкусам.
Пользуясь тем, что хозяин никак этому не препятствует, я подошла к ближайшему мольберту. Картина, стоявшая на нем, была не закончена. Улочка старого города, двухэтажные дома, церковь на пригорке. Возле мольберта, прямо на полу, еще штук пять картин без рам, я наклонилась и начала их перебирать.
– Не трогайте, – буркнул Соловьев, но опоздал.
Передо мной, вне всякого сомнения, был мой портрет, точная копия того, что висел в спальне брата, только гораздо меньше. Игнорируя слова хозяина, я продолжила перебирать холсты. Еще два моих портрета: в профиль на фоне окна, с бритой наголо головой и в жанре ню, с неестественно длинными руками и ногами.
– У вас интересное лицо, – точно оправдываясь, заявил Соловьев.
– Возможно, но на ваших картинах я выгляжу монстром.
– Художественное обобщение, – пожал он плечами.
– Я видела свой портрет в квартире брата. Это было ваше художественное видение или его?
Он пожал плечами.
– Я сделал несколько набросков, он выбрал один из них. Желание клиента – закон, – скрипуче засмеялся Соловьев. Улыбаться он не умел. Я вдруг подумала, что в детстве он, наверное, не много знал радости. Было в нем что‑то скрытое, задавленное, плотно скрученное, а глаза готовы смотреть куда угодно, только не на меня.
– Вы хорошо знали моего брата? – спросила я.
– Виктор как‑то забрел на мою выставку. Уверен, что случайно. Он не производил впечатления любителя живописи, но купил две картины. Это было весьма кстати. Я спросил, куда их прислать, и тут выяснилось, что мы соседи. – Соловьев вновь засмеялся, но как‑то невесело, словно факт соседства был не счастливой случайностью, а гнусной выходкой злодейки‑судьбы. – Он пригласил меня выпить, а потом предложил написать ваш портрет. За очень щедрое вознаграждение. Обычно я не работаю по фотографиям, но гонорар впечатлил, а за квартиру надо было платить. Работа неожиданно увлекла. У вас интересное лицо. Я понятия не имел, какая вы на самом деле, и мог фантазировать в свое удовольствие. Эти портреты, – он небрежно ткнул пальцем в стоявшие у мольберта картины, – итог тех самых набросков, о которых я говорил. Не знаю, почему мне захотелось их закончить... После того, как работа над портретом была завершена, мы с Виктором ни разу не встречались.
– Вы знаете, что с ним произошло?
– Конечно, у меня были люди из милиции, задавали вопросы. Я ничего не мог рассказать, за исключением того, что часов до двух ночи наверху было шумно. Потом я уснул, а ближе к обеду у меня появился человек из милиции. Скажите, вы зачем пришли? – вопрос он задал с хмурым лицом, но отнюдь не грубо, скорее с беспокойством.
– Любопытство. Увидела вашу фамилию на табличке возле домофона. Можно я еще немного посмотрю картины? – Не дожидаясь ответа, я прошла к ближайшей стене, Соловьев топтался рядом. – «М» значит Михаил? – вновь спросила я, обратив внимание на размашистую подпись.
– Да, – кивнул он.
– Будем считать, что познакомились. – Я улыбнулась, но ответной улыбки не дождалась.
– Смерть брата вас не особенно огорчила? – вдруг спросил он.
– С чего вы взяли? То, что я не посыпаю голову пеплом, еще не повод упрекать меня в равнодушии.
– Я не имею права ни в чем вас упрекать. Просто мне показалось... вы заставили его страдать...
– Тем, что хотела жить своей жизнью?
Я перебирала очередную стопку картин, и мое внимание привлек еще один портрет. Девушка, изображенная по пояс, закинула руки за голову, рот приоткрыт, лицо перекошено, то ли от боли, то ли от наслаждения. Одно мгновение до вечности.