– Должно быть две, – нахмурилась я.
– Что? А‑а… Нет, у меня три, но зато все скверные.
– Хорошо. Идемте в бар. Плохие новости на пустой желудок вообще непереносимы.
Он взглянул с неодобрением, но пошел за мной в бар. Я взяла кофе, бутерброды и пододвинула ему.
– Ешьте.
– Спасибо, я завтракал.
– Мне кажется, вы всегда голодный. Из‑за этого меня мучает совесть. Давайте ваши новости.
– Тогда я сначала перекушу, – кивнул он и с энтузиазмом съел бутерброды, забыв, что он вестник несчастья. Потом вроде бы одумался, снова загрустил и наконец заговорил:
– Первая новость: сегодня ночью скоропостижно скончался наш вице‑губернатор.
– Так он вроде молодой?
– Пятьдесят два года. Сердце. «Скорая» не успела приехать. Для всех это полная неожиданность.
– Бывает, – пожала я плечами.
– Дело в том, что вечером он заявил жене, что его отравили.
– Кто отравил?
– Недруги, естественно.
– Это я поняла, а кто конкретно? Он, поди, своих врагов хорошо знает…
– Никаких имен он не называл;
– Вот это плохо, – пожала я плечами.
– Слушайте, что здесь смешного?
– Я и не смеюсь. А с чего он взял, что его отравили?
– Чувствовал себя неважно уже несколько дней.
– Но к врачу не обращался? Не очень‑то человек беспокоился о своем здоровье.
– На здоровье он никогда не жаловался и легкое недомогание поначалу приписал усталости.
– Понятно, народные избранники вкалывают, как известно, с утра до вечера, и усталость у них хроническая. Тогда с чего он решил, что его отравили?
– С того, что состояние резко ухудшилось. Он даже уехал с работы после обеда.
– Но врача не вызвал. Жена об этом тоже не позаботилась.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Алексей Дмитриевич.
– Просто пытаюсь понять, с какой стати человек решил, что его отравили. Может, новоиспеченная вдова попросту фантазирует? Как я поняла, ничего конкретного насчет отравления он ей не сообщил. Ни кто это сделал, ни где это могло предположительно произойти, так? При этом умер от сердечного приступа. Верно?
– Вскрытия еще не было, но, судя по всему…
– Не знаю, что в произошедшем для меня особенно плохого, но смерти я, естественно, никому не желаю, поэтому будем считать его плохой новостью. Давайте вторую.
– Наше мельтешение в городе не осталось незамеченным.
– Ага. Значит, начальство шею намылило?
– Уберегся, но с утра я был в милиции, – поскучнел еще больше Ковалев.
– И наконец‑то узнали, кто такой Талызин?
– Узнал, – поморщился он. – И это третья плохая новость.
– Надеюсь, парень жив‑здоров?
– Меня это не особо порадовало. Парень в милиции известен.
– Чем знаменит?
– Как выяснилось, он входит в группировку некоего Григория Горелова.
– Гриши Меченого, – кивнула я.
Алексей Дмитриевич поднял брови и совсем было решил выразить свое удивление словесно, но я усмехнулась и напомнила:
– Не забывайте, это мой родной город, и я долгое время работала здесь в газете. Так что грех мне было бы не знать такого выдающегося человека.
– Вы с ним лично знакомы?
– Бог миловал. Но наслышана. Был слух, что его взорвали в собственной машине. Что, врали люди?
– Люди не врут. Взорвали, но неудачно, то есть ему‑то как раз повезло.
Но наслышана. Был слух, что его взорвали в собственной машине. Что, врали люди?
– Люди не врут. Взорвали, но неудачно, то есть ему‑то как раз повезло. Правда, теперь к его изувеченной физиономии прибавилась хромота.
– Гранатку под педаль сцепления сунули?
– Все‑то вы знаете… – съязвил Ковалев.
– Мыслят стандартно, с ними неинтересно. Помнится, своим прозвищем он обязан вмятине на лбу, тоже являющейся следом неудавшегося покушения. Выходит, везунчик он у нас, Гриша Меченый. Чем он теперь занимается? Открыл собственное дело или в депутаты подался?
– Скажете тоже…
– Неужто до сих пор с пистолетом бегает, точно пацан?
Алексей Дмитриевич покачал головой в досаде.
– Не пойму, что вас так веселит?
– В основном реалии нашей жизни. Время идет, а ничего не меняется.
– Кое‑какие перемены есть. Фамилия Строев вам что‑нибудь говорит?
– Нет. А должна?
– Значит, вы все‑таки отстали от местной жизни, – удовлетворенно кивнул участковый. – Теперь он тут в определенных кругах самый главный, а Гриша Меченый у него вроде как на побегушках.
– Занятно. И что Строев?
– Вот у него и собственное дело, и даже в депутаты он подумывал, но злые люди не позволили.
– Да уж, совсем совести у некоторых людей нет, – прокомментировала я довольно двусмысленно.
Мой спутник пропустил мой сарказм мимо ушей и продолжал «докладывать»:
– Свою связь с криминалом особо не афиширует, но и не стесняется.
– То есть теперь в городе заправляет он?
– Есть группировки, которые существуют как бы отдельно, но, по большому счету, с ним приходится считаться всем.
– Ясно. Чем же мы не угодили такому большому человеку? – Я вспомнила о вчерашнем визите и задумалась. Стоит рассказать о нем Ковалеву или не стоит? Пожалуй, торопиться ни к чему.
– Чем не угодили, не знаю, но то, что вам в городе оставаться опасно…
– Это мы уже обсуждали. Давайте все‑таки подумаем, чем вызван внезапный интерес Строева ко мне?
Ковалев пожал плечами. Заговорил задумчиво:
– Если учесть, что его люди вертелись возле вашей машины…
– То логично предположить, – подхватила я его мысль, – что их интересовала квартира Светланы. Они обратили внимание на свет в ее окнах так же, как и вы. Но тогда у меня возникает вопрос: с какой стати им интересоваться ее квартирой? А они ею интересовались. Если учесть, что хозяйка несколько месяцев как мертва…
– Чепуха получается, – кивнул Ковалев.
– Вот именно. Однако эта публика просто так ничего не делает. Следовательно, интерес был, и немалый.
– Чепуха, – в досаде повторил Ковалев. – Зачем Строеву ее квартира?
– Жаль, что нельзя об этом спросить его самого. Но можно поинтересоваться у Талызина. Вдруг он что‑нибудь да знает?
– Я считаю, что был не прав, когда решил не сообщать в милицию о нападении на вас. Теперь, когда мы знаем, кто они…
– Что это меняет? Допустим, я напишу заявление. Господин Талызин скажет, что куртку у него украли, а сам он в момент нападения находился где‑нибудь…
– Как же вы тогда намерены что‑то у него выяснить?
– Я намерена с ним сама поговорить. А что? Вернем человеку куртку и пообщаемся.
– Слушайте, у вас вообще‑то с головой все нормально?
– Полный порядок, если не считать весеннего обострения, – ответила я и засмеялась.
Однако Алексей Дмитриевич мою шутку не принял:
– Тогда вам по весне лечиться надо, а не расследованиями заниматься.