Мудро рассудив, что машина – всего лишь груда железа, мы поужинали и сели в комнате, не включая света и держа телефон под рукой. Часы шли, а ничего не происходило.
– Под утро придут, – сказала Люська. – Когда бдительность потеряем.
Мы ввели дежурства и решили соснуть. Моя очередь дежурить так и не наступила: когда я открыла глаза, сияло яркое апрельское солнышко, Люська спала, прижавшись ко мне, спал и ее телохранитель, недавно произведенный в герои, правда, он спал в кресле, вытянув длинные ноги и открыв рот.
Порадовавшись, что ночь прошла без происшествий, мы позавтракали, и Люська засобиралась домой. Зачем с ними потащилась я, понять трудно, скорее просто для того, чтобы не быть одной. Мы вышли из подъезда и с удивлением обнаружили мою машину в целости и сохранности стоящей там, где мы ее вчера бросили. Я считала, что в лучшем случае увижу груду железа, но «копейка» моя сверкала ровной поверхностью без единой вмятины, блестела целыми стеклами и, на мой взгляд, за ночь как‑то похорошела.
Вместо того чтобы обрадоваться, я вдруг запаниковала. И тогда Серега радостно хохотнул:
– Ура! Средств передвижения они нас не лишили!
– Подожди, – торопливо сказала я.
– Чего? – удивился он.
– Не знаю, – ответила я, точно зная, что никакие силы небесные не заставят меня сесть в машину. Так уже было однажды: я училась в институте в другом городе, на выходные ездила домой, на третьем курсе, как‑то в субботу, выстояв дикую очередь и услышав по динамику, что на такой‑то рейс билетов нет, я уныло побрела к выходу, и тут добрый дядька предложил мне билет. Счастливая, я купила мороженое и, радуясь жизни, пялилась в окно. Вот тут‑то на меня и накатило: я вдруг поняла, что ни за что на свете не сяду в автобус. Кончилось тем, что, продав свой билет, я поплелась на объездную, в надежде на попутку, где и была подобрана часа через три в почти обмороженном состоянии сердобольными перегонщиками. Я нисколько не удивилась, узнав через два дня, что автобус столкнулся с «КамАЗом», четыре пассажира погибли, те, что занимали первые места. Мое было первым.
Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, пока я стояла и пялилась на свою машину.
– Ну ее к черту, – наконец сказала я. – Поедем на такси.
– Что за ерунда? – удивился Серега.
– К черту, – твердо ответила я, испытывая все большее желание держаться от машины подальше. Видя мою непреклонностъ, Серега предложил:
– Давай я ее хотя бы в гараж отгоню. Пока я прислушивалась к своему внутреннему голосу, Серега пошел к машине, и тут Люська, до этого без особого интереса разглядывавшая мою физиономию, заорала:
– Сережа!
Он испуганно обернулся и успел сделать пару шагов в сторону Люськи, в этот момент раздался странный звук, огненный столб устремился к небесам, опалив нас жаром, и осел на землю остатками того, что несколько секунд назад было моей машиной.
Кусок металла ударил Серегу, проявившего естественное любопытство, в лицо, распоров ему щеку и оставшись торчать в ней. Рана хоть и неопасная, но кровопролитная и устрашающая. Мы покинули круг любопытных граждан, который с каждой минутой разрастался, и вернулись в мою квартиру. Люська звонила в милицию, а я занималась Серегиной щекой. Кусок железа удалила быстро, играть в Рэмбо Серега желания не испытывал, потому, прежде чем начать штопать, я накачала его изрядной дозой обезболивающего, что не помешало ему взирать на меня с ужасом.
– Ну и работа у тебя, – сказал он по окончании процедуры.
– Это что, – влезла Люська. – Ей однажды мужика привезли, кишки за ним по полу волочились. И что ты думаешь? Она их назад затолкала, зашила, и будь здоров.
И что ты думаешь? Она их назад затолкала, зашила, и будь здоров. Правда, заталкивать пришлось коленом. Я ж говорю – золотые руки.
Серега побледнел еще больше и сказал, что ему в туалет нужно. Покончив с кровавыми ранами, мы занялись подоспевшей милицией, точнее, это она нами занялась. Больше всего граждан милиционеров волновал вопрос: кто и почему, а главное, за что желает мне вреда? То меня в подъезде встречают, то машину взрывают, с чего бы это? Разозлившись, я ответила, что в известность меня почему‑то не поставили. Потратив массу времени впустую, милиционеры отбыли восвояси.
Сереге было предложено отдохнуть на диване, а мы с Люськой в кухне проводили военный совет, истребляя сигареты и кофе.
– Они ведут себя как идиоты, – ворчала Люська. – К примеру, зачем взорвали машину? Нас хотели убить? И что им это дает?
– Если б хотели, то убили бы, – мрачно заметила я, почему‑то в этом сомнений у меня не было.
– Тогда вообще ничего не понимаю.
– У меня есть только один вариант: они нас пугают. Нагоняют страха, надеясь, что мы запаникуем и себя выдадим.
– Голова болит, ей‑богу. С моими‑то нервами видеть, как машины взрываются. И если только пугали, откуда знать могли, что в машину не сядем?
– Может, они следили, дождались, когда выйдем, и рванули для пущего эффекта. В любом случае что‑то они имели в виду.
– Умеешь ты утешить, за что и люблю. Ну, и как дальше жить, а?
– Думаю, разумнее разделиться. Держась скопом, мы им только жизнь облегчаем. В любом случае о даче надо забыть.
– Не дура, – проворчала Люська. – Поняла. Слушай, может, это… не стоит нам разделяться? Вместе как‑то спокойнее.
– Ехала бы ты к тетке, – сказала я, – зря, что ли, отпуск взяла? И я, пожалуй, съезжу на недельку к Зойке.
Люська поразмышляла и сказала без энтузиазма:
– Ладно, может, оно и в самом деле лучше.
Мы разделились, и я отправилась на квартиру родителей, решив, что там безопасней. Уснула я мгновенно, а проснулась от яркого пламени, бушевавшего совсем рядом. Что‑то мне снилось. Я открыла глаза и тут же их зажмурила: в лицо мне била светом мощная лампа.
– О, черт, – сказала я, вытягивая руку, и тут до меня дошло, что кто‑то эту лампу включил. Я замерла, разом вспотев, силясь хоть что‑то разглядеть сквозь этот океан света.
– Кто здесь? – шепотом спросила я, а потом крикнула отчаянно:
– Кто здесь?
– Заткнись, – ответил грубый мужской голос. Зубы мои жалко клацнули, пот стекал по ребрам. Я облизала губы и спросила:
– Что вы хотите? Деньги в сумке. Там немного. Больше денег в квартире нет. Ради бога, забирайте, что хотите… – и тут я почувствовала рядом человека, я не могла видеть его, но чувствовала. Стало очень тихо. Тишина давила. Слепая, в абсолютной тишине, я испытывала настоящий ужас. Там, за чертой света, мог быть кто угодно. Почему‑то мне думалось, что в руках у него бритва.
– Пожалуйста, – попросила я. – Пожалуйста, не трогайте меня.
– Мы просто немного поговорим. – Голос был другой, завораживающий, мягкий, с едва ощутимой хрипотцой, бархатный голос. Значит, их по меньшей мере двое, – мелькнуло в голове.
– Расскажи мне о той машине в лесу.
– Боже мой, – зашептала я. – Опять эта машина. Зачем я пошла туда?
– Расскажи мне все, – повторил он, и я стала рассказывать. Я прикрывала ладонью лицо и рассказывала, обливаясь потом от света и холодея от ужаса. Но я еще контролировала себя: не мысль, выраженная словами, а скорее тень мысли, ощущение: если от кого‑то зависишь, следует выглядеть еще более зависимым.