Стыдились бы.
– Но у меня отпуск, – в самом деле устыдившись, заметил Иннокентий.
– И у меня, – встрял Михаил, а я добавила:
– Бессрочный. Покиньте дом оба и не нервируйте меня, – закончила я и отвернулась. Дом они покинули, но на этом все, само собой, не закончилось.
День, как видно, не сулил нам ничего, кроме неприятностей. Пытаясь поскорее забыть о моих мужьях, мы торопливо закончили завтрак и пошли на пустырь. При нашем появлении в районе соседской дыры мелькнула легкая тень. Мы подошли к фундаменту и ахнули: кто‑то (ясно кто – предполагаемый родственник или просто самозванец – Эдик, одним словом) не только облазил освобожденную от крапивы территорию, повсюду оставив следы, но и копал в трех местах (это успокоило – если в трех разных, значит, точного местонахождения клада он не знает). Такое наглое вторжение на нашу территорию буквально потрясло Мышильду. Она деловито направилась к соседской дыре, начав по дороге возвышать голос. Я припустилась следом, обогнала сестрицу и затаилась возле забора.
– Где тебе копать было сказано? – рявкнула она, сунув голову в дыру. – Проходимец, аферист, ворюга!
По ту сторону забора хранили молчание. Минут пять сестрица высказывалась от всей души, потом выдохлась и пошла прочь. В тот же миг в дыре возникла плешивая голова Эдуарда, и он ядовито крикнул (правда, не очень громко):
– Где хочу, там и копаю!
Я ухватила его за ворот рубашки и пропела:
– Здравствуй, кисуля. – Он охнул и обмяк, что позволило мне без особого труда втащить его на пустырь. Мышильда, углядев врага, вернулась и спросила с лаской, способной вогнать в дрожь крокодила:
– Так, говоришь, где хочу, там и копаю?
– Говоришь? – вопросила я, легонько его встряхнув.
– Говорил, говорил, – кивнула Мышильда. – Я слышала.
– И я слышала.
– У нас и за меньшее головы лишали.
– Это точно, – согласилась я. – Сразу кончим или помучаем?
– Я жаловаться буду, – завозился наш враг, я нечаянно встала ему на ногу и для верности подпрыгнула. – Буду, – повторил он.
– Что будешь? – удивилась Мышильда.
– Жаловаться, – сказал Эдик.
– Каков мерзавец! – возмутилась сестрица. – Когда крапиву дергали, он в тенечке сидел, а теперь прибежал на готовенькое.
Я тряхнула Эдика как следует и резко разжала пальцы. Враг рухнул.
– Не волнуй меня, – погрозила я ему пальцем и пошла к фундаменту.
– Надо с ним что‑то решать, – хмуро заметила Мышь. – Ведь эдак никакого толку в работе: с таким‑то соглядатаем в дыре.
– Разберемся, – заверила я.
Вооружившись лопатами, мы занялись расчисткой завалов с целью освободить старый фундамент и, привязав его к нашему плану, определить, где находилась кухня в первой четверти двадцатого века. Работа оказалась нелегкой даже для меня, а про сестрицу и говорить нечего, но она держалась молодцом, не ныла, не хныкала и вообще не досаждала. Поиски сокровищ весьма благоприятно сказывались на ее характере.
Евгений, зашедший на пустырь узнать, как идут дела, сходил за тележкой и, впрягшись в нее, стал отвозить мусор все к той же злополучной дыре. Мы наперебой нахваливали хозяина, единогласно решив, что с ним нам повезло.
– Время обеда, – наконец заявил он, устраиваясь на тележке и вытирая потное лицо матерчатой кепчонкой, потом посмотрел на меня и сказал не без робости:
– Елизавета, я насчет Михаила то исть. Пусть живет. За постой я с него денег не возьму, а пропитание… Много ли он съест? Человек душевный, неприхотливый, точно птаха Божья.
Пусть живет. За постой я с него денег не возьму, а пропитание… Много ли он съест? Человек душевный, неприхотливый, точно птаха Божья.
Мышильда фыркнула, услышав такое сравнение, а я нахмурилась. Про неприхотливость Михаила Степановича я могла бы рассказывать долго, но в это время в голове мелькнула мысль, как нам можно использовать предпоследнего, от которого все равно не отделаешься, и одновременно досадить конкуренту. Бросив лопату, я зашагала к дому, Евгений торопливо шел за мной, а за ним следом поспешала трусцой Мышильда.
Напротив дома стояли «Жигули» Иннокентия Павловича, а сам он сидел на крылечке и беседовал с хозяйкой, той самой востроносой бабкой по имени Клавдия, что вчера сигнализировала нам о прибытии Михаила Степановича. Михаил Степанович, кстати, сидел на лужайке перед нашим домом и испепелял взглядом «Жигули» последнего и его самого в придачу. Последний в ответ лучисто улыбался.
– Михаил, – сказала я, он подпрыгнул от неожиданности и торопливо вскочил. – За вчерашнюю выходку тебе нет прощения. Но моя сердечная доброта и ходатайство Евгения Борисовича побудили меня дать тебе шанс загладить вину.
– Елизавета, – шагнул Михаил Степанович, простирая ко мне руки.
– Стоять, – осадила я его, – условия такие: живешь на пустыре, сторожишь фундамент. Поставишь там себе шалаш. Сам. Доски и толь найдутся. Не поставишь, будешь жить под открытым небом. Кормлю раз в день обедом. И отвезу домой по окончании экспедиции. В противном случае вычеркиваю тебя из жизни раз и навсегда.
– Елизавета, а как же… – начал было предпоследний, но я решительно перебила:
– Согласен?
– Согласен, – закрыв глаза и откинув назад голову, сказал он, надо полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.
– Мария, – обратилась я к повеселевшей сестрице, – укажите Михаилу Степановичу рабочее место, а я с другим супругом побеседую. Уж коли он здесь, должна быть от него польза.
Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя меня, быстро поднялся и поспешил навстречу.
– На постой устроился? – деловито осведомилась я.
– Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.
– Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайной важности. В доме номер пять временно проживает субъект, который выдает себя за нашего родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты знаешь, семья для меня – святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена, что он не член семьи. Надо провести разыскания и установить возможные родственные связи. Я могу на тебя положиться?
– Разумеется, – кивнул Иннокентий Павлович.
– Вот его паспортные данные, – я протянула ему листок бумаги. – Когда я узнаю результат?
– Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил: через два часа. А здесь… через два с половиной.
– Я всегда считала тебя человеком исключительных возможностей, – заверила я его.
Иннокентий гордо прошествовал к машине, а я вернулась в дом. Возле крыльца меня поджидали Мышильда, Евгений и Михаил Степанович, я с удивлением взглянула на предпоследнего и спросила:
– А ты куда?
– Обедать, – растерялся он.
– А шалаш уже построил? Я не намерена швырять деньги на ветер. Будет шалаш, будет и кормежка.
Евгений слабо развел руками, «мол, ничего не сделаешь, брат», и мы пошли обедать, а Михаил Степанович отправился воздвигать себе жилище.
После обеда мы продолжили работу, за это время Михаил Степанович возвел хлипкое сооружение из горелых досок и хвастливо указал на него. Я нечаянно задела жилище локтем, и оно рухнуло.