– Я липну?
– Конечно. А что ты тут делаешь?
– Я домой пошел, – обиделся Максим.
– Вот и иди, – усмехнулась я.
– Ну и пошел. И с сестрицей я соловья не слушал. Просто хотел узнать, чего вы тут затеяли.
– Еще хуже. Заморочил девушке голову. Улыбался, на скамейке сидел, девушка виды имеет, а ты обманываешь.
– Что ж мне теперь, жениться на ней, раз на скамейке сидел?
– Конечно, – удивилась я и гордо исчезла за дверью.
Мышильда, сунув голову под подушку, фыркала, хихикала и повизгивала.
– Давно вернулась? – спросила я.
– Ага. – Она села на постели и весело поинтересовалась:
– Это Макс на пустыре выл?
– Нет, троюродный попался.
– Иди ты… – подскочила сестрица.
– Лежи, – успокоила я. – Ушел, гад, и капкан унес. Завтра будем ставить новый, я его отучу шастать.
Мы легли и замолчали, но не надолго. Мышильда начала дедуктивно мыслить, а если на нее такое находит, так просто спасу нет.
– Лизка, слышь, – позвала она. – Что это братец в капкан залезть удумал?
– Может, он без желания?
– Ага. Не попадал, не попадал и попал.
– Так ведь темно было.
– Тот раз тоже темно было, а он три ямы нарыл, все возле капкана, и не угодил. А тут угодил.
– Не повезло, – пожала я плечами.
– А вы где были, когда он попался?
– Сидели на фундаменте, на звезды смотрели.
– Рядом с ним?
– Рядом. А что? – насторожилась я.
– Просто смотрели или говорили о чем?
– Говорили о подземных ходах и деньгах, о том, что Ленкин ухажер там деньги запрятал.
– Тогда ясно, – вздохнула Мышильда. – Вот он в капкан и угодил. Представь, снует себе каждую ночь человек подземным ходом, сокровища ищет, и вдруг узнает, что под носом у него лежат огромные деньги.
Я приподнялась и с уважением посмотрела на сестрицу.
– Марья Семеновна, на работе тебя не ценят.
– Ценят, – вздохнула она и добавила:
– Теперь братец на баксы переключится.
– Ну так и неплохо, – ответила я, и мы отошли ко сну.
Но приключения на этом не закончились. Мне снился здоровущий таракан, который грозил пальцем и зычно вопрошал: «Ты честная девушка?» – и норовил укусить меня за нос. Я охнула, открыла глаза и увидела Михаила Степановича. Склонив ко мне лицо, он шептал:
– Елизавета…
– Вы что, спятили, друг любезный? – не сразу сообразив спросонья, что ему нужно, поинтересовалась я.
– Нет… то есть не знаю. Елизавета, там кровь.
– Где? – вздохнула я.
– На фундаменте. Я сам видел. Елизавета, на пустыре совершено убийство.
– А ты что там делал? – разозлилась я.
– Ходил в туалет.
– На пустырь?
– Нет, зачем так далеко? Но когда я возвращался, отчетливо различил странный шум, похожий на стук, идущий как бы из‑под земли. Стук доносился со стороны фундамента, и я проявил любопытство.
– И отправился взглянуть? – не поверила я.
– Отправился, – обиделся Михаил Степанович. – Я выглянул в дыру и…
– Что?
– Никого не увидел. И подошел поближе. А внизу на камнях кровь… Мне так кажется. Яне стал подходить слишком близко…
– И правильно, – взглянув на часы, кивнула я.
Часы показывали без десяти минут пять, и за одно это Михаила Степановича следовало лишить обеда.
– Михаил, ступай спать, – прошипела я. – Позже разберемся и с пустырем, и с кровью.
– Елизавета…
– Спать, – сказала я грозно и была не права, потому что Михаил Степанович послушно удалился, после чего и пропал.
Однако без десяти минут пять я еще не знала, что бывший благоверный вскоре пропадет, и потому повернулась на другой бок и спокойно уснула. Двумя часами позже меня разбудила Мышильда.
– Лизка, дождь идет, много не нароешь, – сообщила она, потягиваясь.
Я выглянула в окно. Действительно шел дождь, нудный, моросящий. Просыпаться совершенно не стоило, я зевнула и сказала:
– Спим, – но уснуть не удалось. По кухне бродил Евгений, задевал все предметы обстановки разом и время от времени обращался к ним с речью. Потом прошелся по дому, хлопая дверями, вышел на крыльцо, затем пробежался под окнами.
– Чего ему неймется? – удивилась Мышильда.
– Тяжко человеку, – вздохнула я и стала одеваться. Нашему гостеприимному хозяину надлежало помочь, негоже человеку мучиться.
Я вышла и столкнулась с Евгением Борисовичем. В неизменных трико и майке он возвращался с улицы, оставляя на полу мокрые следы.
– Елизавета, – сказал он со вздохом, – ты Степаныча не видела?
– В пять часов заглядывал, страшный сон ему приснился…
– Да? А я диву даюсь, куда он пропал?
– Степаныч на погоду реагирует, – хмыкнула Мышильда, появившись с террасы. – Сидит на реке и исполняет «Ревела буря, гром гремел».
– Елизавета, – не обращая внимания на слова Мышильды, печалился Евгений, – я в шесть часов встал, как всегда, а его не было. На дворе дождь. Если бы он подался на речку, чтоб, значит, спеть, как Марья Семеновна предполагает, так уж пора бы и вернуться. Холода он не любит, а тут дождь… и для горла это вредно.
– Может, за бутылкой махнул? – задумалась я.
– Так ведь не с чем, – развел Евгений руками.
– Мог пойти к Иннокентию Павловичу, у них общее горе, – высказала предположение Мышильда.
– Так уж я был там, решился обеспокоить. Иннокентий сказал, с вечера не виделись.
Мы переглянулись, сестрица махнула рукой и добавила:
– Придет… – и тоже была не права. Михаил Степанович не пришел. Мы завтракали в напряженной тишине, время от времени с тоской поглядывали на пустующее место под образами. Сестрица треснула по столу ложкой и спросила:
– Да где же его нелегкая носит?
Я поднялась.
– Идем на пустырь…
Мы пошли, оставив Евгения в доме. В случае появления Михаила Степановича он должен был нам сигнализировать.
– Он про кровь говорил, – вводила я сестрицу по дороге в курс дела. – Видел ее в пять утра.
– Где?
– Где‑то на фундаменте.
– А чего он в пять утра сюда полез?
– Любопытство одолело. Кто‑то из‑под земли стучал.
– Совсем спятил твой бывший.
– Слушай, а может, была кровь? Может, это кровь троюродного после прямого попадания в капкан? Он сидел в своем подземном ходе и стучал чем‑то, себя освобождая.
– Хорошая мысль, – заметила сестрица, почесав нос. Ни капли крови обнаружить не удалось, дождь все смыл. – Чудеса, – сказала Мышильда, щуря глазки, точно видела фундамент в первый раз. Тут пришла мне в голову некая мысль и серьезно обеспокоила.
– Идем‑ка к соседям, – нахмурилась я и первой полезла в дыру.