Выглядит неважно, и ни одного бриллианта.
– Чертов сукин сын, – рявкнула Мышильда. – Обскакал‑таки троюродный.
– Ну, это мы еще посмотрим, – прорычала я и кинулась к выходу, за мной сестрица и Макс с воплями:
– Кто? Что?
– Ты что, бестолковый какой? – удивилась Мышильда. – Братец вашего Мотыля укокошил и сокровища свистнул.
– Почему братец?
– А кто тут еще шастает? Как увидел золотишко, подлая душа не стерпела – взял грех на душу.
Пока она все так толково объясняла, я выбралась на поверхность, выдернула сестрицу, съездила Максу по носу и нажала на рычаг. Макс остался в подземелье. Слышно было, как он взвыл, а потом нецензурно выразился.
– Лизка, надо заявлять. Это не старый труп, а новый. Никак нельзя без ментов, – зашипела сестрица.
– Заявим, – утешила я. – Только чуть позднее. По справедливости сокровища наши, не могу я их отдать ни братцу, ни ментам.
Я побежала к Иннокентию, Мышильда, конечно, угнаться за мной не могла и возникла возле крыльца, когда перепуганная хозяйка уже разбудила последнего и он, на ходу застегивая пуговицы, в туфлях на босу ногу выскочил из дома, вопя на всю улицу:
– Елизавета, ты сведешь меня с ума!
Мы загрузились в мой «Фольксваген», я села за руль, а Иннокентий Павлович рядом приводил себя в порядок.
– Тебе нельзя, – сказала я Марье Семеновне. Она сурово кивнула, а я добавила:
– Выпусти его из подземелья, вдруг он темноты боится.
Она опять кивнула.
– Давай, – а потом перекрестила меня на дорожку.
– Где вредитель живет? Помнишь ту, тайную квартиру, о которой ты нам рассказывал? – спросила я Иннокентия.
– Конечно, помню, – возмутился он. – Только что за спешка такая? Могли бы утром съездить.
– Не могли, – убежденно сказала я.
Свой разлюбезный «Фольксваген» я в то раннее утро не жалела и преодолела расстояние до тайной квартиры братца в рекордно короткий срок.
– Вот этот дом, – ткнул пальцем Иннокентий, которого тоже разобрало – он ерзал, целеустремленно смотрел в окно и подгонял меня воплем:
– Быстрей…
– Какой подъезд?
– Второй…
Я свернула к дому, и в этот момент из второго подъезда выскочил троюродный с объемистой сумкой в руке. Завидя нас, он резко рванул по газону в сторону стоянки, где у него, судя по всему, была машина. Я тоже влетела на газон. Иннокентий Павлович охнул, а я выругалась, забыв про то, что я леди.
Шансов уйти у братца не было, он еще только пытался открыть машину, а я уже затормозила рядом, выскочила из кабины, схватила его за плечо и съездила кулаком в челюсть. Он охнул и стал сползать на землю, а я подхватила сумку, поставила ее на капот и расстегнула «молнию».
– Что? – спросил Иннокентий Павлович, вытаращив глаза так, что они буквально вылезли на лоб.
– Ничего, – простонала я в ответ.
И точно. Ни одного червонца или хотя бы завалящего бриллианта. Сумка до отказа набита долларами, и хотя бы какое колечко на память о прадеде. В этот момент разом произошли две вещи: троюродный начал подавать признаки жизни, а из‑за угла с диким воем выскочили милицейские машины, первая притормозила, и из нее посыпался народ, Максим впереди всех. В настоящий момент ни с кем из них встречаться мне не хотелось. Я бросилась к «Фольксвагену», оставив сумку на чужом капоте, предварительно еще разок стукнув братца, чтобы он, очухавшись, чего доброго не сбежал. Мышильда не перестает повторять, что милицейские жуткие неумехи и вороны, а в таких делах я ей доверяю.
Иннокентий Павлович занял водительское место, я еще дверцу не успела захлопнуть, а мы уже неслись вперед, в буквальном смысле не разбирая дороги. Одна милицейская машина осталась возле братца, а вторая предприняла попытку догнать нас. Неудачную. Преследователи были на «Жигулях», а Иннокентий Павлович что твой гонщик, если, конечно, машина, на которой он выступает, не его личная. «Фольксваген» был моим, и мы ушли.
– Да ладно, знаю я, знаю…
В общем, мы пакет из земли вырыли и с ним рванули к подземному ходу, открыли дверь и сказали в два голоса: «Ступенька», – но все равно едва не упали. Мышильда при помощи носового платка извлекла из пакета бумажник.
– Значит, так, мы здесь были вчера, ход нашли случайно, а вот никакой мумии не видели.
– А Максим скажет…
– А Максим может говорить что угодно.
Мышильда огляделась и решила бросить бумажник с ключами возле стены, но не удержалась и взглянула на доллары.
– Возьми, – предложила я. – Никто ведь про них не знает.
Сестрица насупилась.
– Я знаю. И душу за баксы не продаю. Вот если бы тридцать царских червонцев, три колье…
Мышильда все перечислила и успокоилась, но ненадолго.
– Черт, Сашкины‑то баксы у тебя где?
– В машине Иннокентия Павловича.
– Надо его на почту послать, пусть отправит их бандеролью на твое имя. Домой вернешься и получишь. Береженого Бог бережет, – мудро рассудила сестрица и кинулась к Иннокентию, а я подумала, что не худо было бы заглянуть в дыру. И заглянула, но без особого успеха. Темень была жуткая. Немного протиснувшись вперед и вытянув руку, я смогла нащупать холодные плиты древнего фундамента.
– Точно двенадцатый век, – сказала я со вздохом. Между тем Мышильда вернулась и крикнула:
– Ты чего там?
– Дыру смотрю! – проорала я в ответ. – Принесла бы ты фонарь…
В Мышильде вновь заговорила страсть к археологии, и она спустилась с фонарем ко мне, со вздохом заявив:
– Хоть полазить напоследок.