Значит, не поедешь со мной?
– Поеду, – честно ответила я. – Только не ври, ладно? Потому что если ты опять все выдумываешь, я папе нажалуюсь. Извини, Саша, но он тебе голову оторвет. А я ее себе на память оставлю, как мадемуазель де Ла‑Моль.
– Это кто ж такая?
– Книжки надо читать, – вздохнула я.
– Займусь как‑нибудь. Ты мне название запиши… И долго она ее хранила? – проявил интерес Сашка.
– Не знаю. В книжке об этом ничего не сказано.
– А ты мою голову долго хранить собираешься?
– А ты хочешь обмануть?
– Нет. Честно, нет. Во‑первых, я по складу своего характера всякий обман не уважаю, а во‑вторых, после того, как ты сказала про голову, так мне .и вовсе не хочется. До чего ж вы, бабы, кровожадные. – Сашка посмотрел на меня так, точно я в самом деле собралась отрезать его голову, потом улыбнулся, обнял меня и сказал:
– Совсем ты не страшная.
– Спасибо, – хмыкнула я, но тут же забеспокоилась:
– Ты мне про этих из ФСБ расскажи.
– Да нечего рассказывать, Машка. Засек я их. Следят за мной, а с какой целью – неясно. Может, просто хотят убрать? Но в этом случае следить без надобности, хлопнули бы, и вся недолга. Что‑то они затеяли.
– А как узнать – что?
Сашка подумал, вздохнул и заявил:
– Черт его знает… Ладно, Машка, давай спать. Запугал я тебя совсем, дрожишь вся.
– Как же не дрожать, Саша, когда такое вокруг творится. Вдруг тебя правда убьют? Может, нам в самом деле куда‑нибудь уехать?
– Может, и придется.
Далее продолжить разговор на эту тему Сашка не пожелал, хоть я и пыталась, отвечал невпопад и все больше мычал, потому как к этому моменту изловчился стащить с меня всю одежду и потерял интерес к врагам за окном. Думай теперь да гадай: врал он или нет?
Среди ночи я проснулась от Сашкиного стона, вскочила, позвала по имени, но он не откликнулся. Метался в подушках и был горячий, как огонь. Я бросилась к телефону звонить в “Скорую”, но на полдороге остановилась и заревела с досады. А что, если он не врал и его действительно ищут? И в больнице ему грозит опасность?
"Тут надо продумать все как следует”, – закружилась я на месте, поревела еще немного и бросилась к Сашке.
– Сашенька, – позвала я, ухватив его за руку. Он открыл глаза, сфокусировал их на мне и попробовал улыбнуться. – Я вызову “Скорую”, – пролепетала я, надеясь, что это заставит его прекратить валять дурака.
Но Сашка дурака не валял, его знобило, он клацал зубами, жался ко мне и терял сознание. В минуты, когда глаза его приобретали осмысленное выражение, категорически запрещал звонить куда бы то ни было, а вот если кто‑то попробует войти в квартиру, то надо. немедленно связаться с отцом.
Через час Сашка начал метаться в постели, с бледными губами и в испарине, и заговорил на каком‑то чужом языке, вроде бы похожем на арабский. В языках я не очень, и то, что Сашка что‑то там бормочет, вконец меня перепугало. Теперь “Скорую” вызывать в самом деле опасно.
Я уставилась на его лицо, закусила губу и подумала: “А что, если он иностранный шпион?” Я с ходу попыталась решить: похож Сашка на шпиона? С моей точки зрения, он похож на жулика, но все равно я здорово волновалась и не знала, что с ним делать. Сунула градусник ему под мышку, температура тридцать восемь. Стало ясно: Сашка умирает. Я кинулась к телефону.
– Ты куда? – отчетливо спросил он. Я вздрогнула и сказала:
– Сашенька…
– Воды принеси.
Я принесла, легла рядом, он прижался ко мне, перестал дрожать и вроде бы уснул.
Я вздрогнула и сказала:
– Сашенька…
– Воды принеси.
Я принесла, легла рядом, он прижался ко мне, перестал дрожать и вроде бы уснул. Через пару часов опять заметался, рявкнул: “Сука!” – отчего я с перепугу чуть не лишилась сознания, потом стал звать какого‑то Федьку, потом зашептал:
"Голову ему держи, голову, он же кровью истечет”, – а в заключение заорал: “Выводи ребят!” – и потребовал вертолет. Я выпила десять таблеток валерьянки и сидела по‑турецки на полу, выпучив глаза. В таком виде встретила утро.
Где‑то в восемь Сашка, уже два часа спокойно спящий, неожиданно открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:
– Привет.
– Привет, – ответила я, еле разлепив челюсти.
– Чего какая невеселая?
– Тебе плохо? – проблеяла я.
– Нет, мне хорошо.
И в самом деле, выглядел он молодцом, чего совершенно нельзя было сказать обо мне.
– Маленькая, – позвал нараспев Сашка, обнимая меня. – Глазки грустные… Чего случилось?
– Саша, тебя всю ночь колотило, и температура была тридцать восемь.
– А… – отмахнулся он, – не обращай внимания. Подхватил в Афганистане какую‑то заразу. Забыл ее название. Вот и колотит от случая к случаю. Я уж привык. Ты извини, надо было тебя предупредить.
– Ты был в Афганистане? – растерялась я.
– Конечно. Разве я тебе не рассказывал?
– Нет, – покачала я головой и пожаловалась шепотом:
– Сашка, ты на иностранном языке разговаривал.
– Да? На каком?
– А ты сколько языков знаешь? – насторожилась я.
– Если честно, я и русский‑то путем не знаю, но за долгие годы странствий кое‑чего нахватался, вот из меня лишняя грамотность‑то и прет. Не обращай внимания.
Я прижалась к нему потеснее, все больше убеждаясь в том, что он в опасности, продажные личности из ФСБ строят козни и спасти Сашку от многочисленных врагов могу только я.
На работу в тот день я не пошла, и мы провели его в постели: Сашка против этого не возражал, а про меня и говорить нечего. К работе я вообще заметно охладела.
На следующий день отправилась в ресторан, не желая особенно надоедать Сашке, но он сам стал надоедать мне, звонил каждые полчаса, болтал всякие глупости, от которых я краснела, а Юлька качала головой, и утверждал, что очень скучает.
– Да иди ты! – в сердцах проронила моя подружка и еще раз покачала головой, но уже с улыбкой.
Сашка сообщил, что через десять минут меня встретит, и я засобиралась домой. Вышла на крыльцо, увидела его в “Фольксвагене” и поняла, что счастлива. Как никогда в жизни.
За такие чувства приходится расплачиваться, это я очень хорошо знала из многочисленных литературных источников, потому резкому переходу от счастья к большой беде не удивилась, а большая беда ждала по соседству: темный джип “Ниссан”. Он пристроился за нами, лишь только мы выехали на проспект. Конечно, я бы его ни в жизнь не заметила, потому что болтала, махала руками и думала о том, что Сашка, хотя и врун, и вообще темная личность, и даже бредит на каком‑то диковинном языке, но все равно лучше всех.
Тут Багров начал поглядывать в зеркало и хмуриться, а я начала беспокоиться.
– Ты чего? – не выдержала я.
– А? – Стало ясно: последние десять минут Сашка меня не слушал, очень жаль, я ему только что призналась в любви.
– Чего ты хмуришься?
– “Ниссан”, – очень серьезно ответил он. – Сел нам на хвост у ресторана.
Я внимательно огляделась, но “Ниссан” не увидела,
– Где?
– Я сейчас сверну… Умный, сволочь.