Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядом потянулся с хрустом, позвал:
– Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионеры народ бойкий.
Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда, испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что я одета, это меня удивило.
– Моя работа, – улыбнулся Сашка. – Боялся, озябнешь. – Он съехал со стога вниз и подхватил меня. – Что, двигаем? – спросил весело.
– Какой у нас следующий пункт? – бойко поинтересовалась я.
– Конечный. Сегодня должны дойти.
К обеду солнце стало по‑летнему жарким, мы устроились на пригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казался мне попеременно то бандитским, то безопасным.
– Сашка, – расхрабрилась я. – Ты из тюрьмы сбежал?
– Из тюрьмы? – поднял он брови. – А… Вроде того.
– Значит, ты от милиции скрываешься?
– Точно. Пятерка тебе за догадливость.
– А можно… – воодушевилась я, но он перебил:
– Нельзя. Честно, нельзя.
– А ты вообще кто?
– Как это?
– Ну, кто ты, что за человек? – Чужая бестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.
– А… да так, бегаю…
– Не всегда же ты бегал. Чем‑то еще занимался?
– Да у меня все как‑то бегать выходило. Машка, а тебя как в детстве дразнили? – раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.
– Лихоня, – растерялась я.
– Как, как?
– Ты же слышал, зачем спрашиваешь?
– Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали. Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка из сказки. Как есть Мальвина.
– Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты не смей! – разозлилась я.
– Ладно, мне что, как скажешь. – Сашка почесал нос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая. Потом спросил:
– А почему Лихоня, фамилия, что ль, такая?
– Ага. Лихович, Лихоня.
– Как твоя фамилия?
– Теперь Назарова, а была Лихович.
– Отца‑то как зовут?
– А что? – Теперь я насторожилась.
– А то. Отец‑то Павел Сергеевич?
– Да. А ты откуда знаешь?
– От верблюда. – Сашка хохотнул и покачал головой:
– То‑то я удивился, больно ты на папу напирала, когда с муженьком разговаривала – “скажи папе”, ясно.
– Ты чего к моему отцу привязался? – разозлилась я.
– Да нет, не то думаешь, – успокоил Сашка. – Письмо у меня к нему. Надо передать. – Он помолчал немного и спросил:
– Машка, а ты знаешь, кто твой отец?
– Мой отец – это мой отец, вот кто. Чем занимается, не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй, только он и любит.
– А муж‑то как же, Марья?
– А муж – не твое дело.
– Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда пойму. – В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально на меня уставились.
– Саш, а за что тебя посадили? – помолчав немного, спросила я.
– Зa убийство.
– Что? – Рот у меня открылся, а вот закрываться не желал, хотя я очень старалась.
– Вот до чего доводит любопытство, – развеселился Сашка.
– Вот до чего доводит любопытство, – развеселился Сашка. – Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.
– Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?
Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспев проговорил:
– Много безвинных душ лишил я жизни, и все они были любопытные.
– Расскажи мне о себе, – попросила я, окончательно уверившись, что он врет и для меня скорее всего безопасен.
– А чего рассказывать? Сама говорила, личность я темная, подозрительная, все так и есть. Ты мне лучше про отца расскажи.
– Не буду. Зачем? – вновь насторожилась я.
– Я ж сказал, письмо у меня к нему. Говорили, он поможет.
Я сверлила взглядом Сашкину физиономию, пытаясь решить, что на это ответить. Вздохнула и сказала то, что думала:
– Я не знаю, Саша, правда не знаю. Мне папа никогда ничего такого не говорил. А тебе сидеть много осталось? – Бог знает почему, но этот вопрос меня очень волновал.
– Что значит “сидеть”? – удивился Сашка. – Я ж на воле.
– Ты все темнишь, ничего не рассказываешь, – вздохнула я, почувствовав странную обиду и острое желание спасти Сашку от всех возможных бед на свете. – Может, я помогу чем?
– Пошли, помощница, – хмыкнул он, поднимаясь. – Недалеко уже.
Часа в три мы вышли на проселочную дорогу. Сашка бодро печатал шаг, размахивая руками, я трусила рядом и на него поглядывала. Тут из‑за поворота возник двухэтажный особняк за высоким забором. Сашка притормозил.
– Пришли мы, Марья Павловна, – сказал он необычайно серьезно. – Тут у меня дельце небольшое, оформлю дельце и тебя домой отвезу. И вот еще что. Ты здесь помалкивай, чья дочь. Поняла?
– Поняла, – кивнула я и сразу спросила:
– А почему?
– Отца твоего здесь не любят, но очень уважают. Смекаешь?
– Нет, – честно созналась я, Сашка почесал нос и кивнул:
– И не надо. Молчи, и все.
У калитки был звонок, Сашка позвонил, и из дома вышел здоровенный тип в куртке нараспашку, увидев Сашку, заулыбался.
– Какие люди. Здорово, Саня. – Тут он покосился на меня и присвистнул:
– А это откуда?
– На дороге нашел, – хмыкнул Сашка.
– Надо же, – подивился парень. – Вроде не дурак, а везет.
– Так ведь нечасто, – развел Сашка руками.
Мы вошли в дом Он выглядел огромным и каким‑то нежилым, точно построить его построили, но заселить забыли, а может, надобность в жилье отпала. Комнаты были наполовину пусты, почти все окна без занавесок, пахло лаком и краской. Правда, в кухне царил образцовый порядок. Дорогой гарнитур, французская газовая плита и два холодильника, огромных и тоже импортных.
Встретивший нас тип снял куртку, указал мне на стул и направился к плите. Поставил чайник, потом пошарил в холодильнике, собрал на стол кое‑какой снеди. Хитро подмигнул нам и сказал:
– Угощайтесь. Как говорится, чем Бог послал.
Сашка сразу же стал угощаться, да и я себя упрашивать не заставила. Тип, с которым меня забыли познакомить, посматривал на нас и выглядел очень довольным.
– Что, Сережа, приютишь? – спросил Сашка.
– А чего ж нет, – удивился тот. – Наверху все комнаты свободны. Занимай.
Сашка удовлетворенно кивнул, торопливо доел последний кусок и сказал Сереже:
– Давай‑ка выйдем на пару минут. Отсутствовали они минут пятнадцать, я уже начала томиться, потому что в чужом доме чувствовала себя крайне неуютно.