Это обстоятельство придало мне силы. Я набрала в легкие воздуха и шарахнулась в сторону.
Может, бегала я неплохо, но Сашка лучше. Он схватил меня за куртку, сшиб своим весом, я рухнула лицом вниз, дико закричала и закрыла руками голову. Лежала, продолжая повизгивать, в ожидании неминуемой кары. Однако время шло, а ничего не происходило. Полежав так еще немного, я рискнула приподнять голову. Сашка сидел рядом и смотрел сердито.
– Куда это ты устремилась? – полюбопытствовал он.
– К людям.
– Ясно. А чего руками закрываешься?
– Боюсь, ударишь.
– И ударил бы с удовольствием, только ниже спины. Вставай, дальше пойдем. Еще раз решишь побегать, за штаны держись. Потому как я тебя обязательно поймаю и тогда уж точно всыплю.
– Ты правда драться не будешь? – на всякий случай уточнила я.
– С тобой, что ли? Смех, да и только. Пойдем.
Как только солнце село, похолодало. Поднялся ветер, в воздухе чувствовалось что‑то осеннее, а отнюдь не весна.
– На ночлег прибиваться надо, – сказал Сашка.
– Кто же нас пустит? – удивилась Я. – Придется всю ночь идти.
– С тобой находишься, – огрызнулся он.
– А ты меня брось, – не осталась я в долгу.
Прошли еще километра три, и тут впереди возник фонарь на пригорке.
– Деревня, – кивнул Сашка. – Там и устроимся.
Я мечтательно вздохнула, подумав о теплой постели. Сегодняшняя пешая прогулка изрядно меня вымотала. Но Сашка растоптал мою мечту, потащив меня к сараю на окраине. Замок на двери висел, но открывался он без ключа. Сашка распахнул дверь и заглянул внутрь.
– Сено. Блеск. Пошли, Марья. Сообразив, где он собрался ночевать, я не на шутку испугалась.
– Ты что, здесь спать хочешь?
– Конечно. А ты думала – в “Метрополе”?
– Саша, – торопливо забубнила я. – Я туда идти не могу, там крысы, я их до смерти боюсь.
– Ты, Машка, дура, прости Господи, какие крысы?
– Большие. Саша, ты не заставляй меня, я не могу. Ей‑Богу, не могу, лучше убей. – Сашка тупо меня разглядывал, а я торопливо предложила:
– Ты иди, а я здесь побуду, возле сарая, вон под деревом, я не сбегу и на тебя не донесу. Да и кому доносить, сам подумай? Здесь бабульки одни, по темному дверь не откроют.
– Чего ты городишь? – разозлился Сашка. – Ночью мороз будет, неужели не чувствуешь? Уснешь под деревом и замерзнешь.
– Я не буду спать, я побегаю.
– Да что за черт, пошли быстро! – разозлился он. Я шарахнулась в сторону и завизжала:
– Не пойду! Не могу я, честно! Я в третьем классе вот в таком сарае со стога съехала, а мне мышь за шиворот попала.
– И съела тебя.
– Нет, не съела, но я до сих пор после этого заикаюсь, когда волнуюсь.
– Ты у меня ушами дергать начнешь, если еще слово скажешь. Идем.
– Не могу я, Саша, – заревела я. – Боюсь я, не могу. Он замер в дверях.
– Марья Павловна, нет здесь крыс, ну какие крысы? Что им тут жрать‑то?
– Вот нас и сожрут.
– Да что ж ты за дура упрямая, – всплеснул он руками, сам чуть не плача. – Давай руку, и пошли. Нельзя на улице, замерзнем, а здесь в сено зароемся. Идем.
Он взял меня за плечи и втащил в сарай, потом со скрипом закрыл дверь. Я стояла, зажмурившись, боясь пошевелиться.
– Руку дай, – сказал Сашка. – Иди за мной.
Я преодолела несколько метров, ежесекундно готовясь упасть в обморок.
– Иди за мной.
Я преодолела несколько метров, ежесекундно готовясь упасть в обморок. Глаза зажмурила, голову втянула в плечи, а руки сцепила на груди, слыша, как Сашка возится и шуршит сеном, сооружая что‑то вроде норы. Наконец он удовлетворенно пророкотал:
– Люкс. Давай сюда. Мышей нет, все ушли в гости в соседний сарай, проверено.
Удивляясь своей живучести, я приземлилась рядом с Сашкой.
– Кроссовки сними, – сказал он.
– Не буду, – испугалась я. – Они пальцы объедают.
– Кто?
– Крысы.
– Насмотрелась чертовщины. Снимай, и носки тоже. На, возьми сухие.
Сашка дал мне носки, и я с удивлением поняла, что они мои собственные. Он разулся, определил обувь в сторонку и стащил куртку.
– Куртку тоже сними, – поучал он меня ворчливо. – Накроемся, как одеялом, теплее будет.
Мы улеглись лицом друг к другу, я подтянула ноги к животу, так теплее и от Сашки подальше. Через пять минут он спал, а я прислушивалась к тишине: внизу кто‑то шнырял и вокруг шуршало. Я лежала и плакала. Спина замерзла, надо бы лечь поудобнее, но шевелиться было страшно. Ко всем моим бедам прибавилась еще одна: очень хотелось в туалет. Промучившись еще с полчаса, я не выдержала и позвала:
– Саша.
Он сразу открыл глаза.
– Ты чего?
– Саша, ты только не злись, мне в туалет надо.
– Ну?
– Я боюсь, там внизу кто‑то ходит.
– Кто там ходит?
– Крысы.
– О, Господи. Дались они тебе, – покачал он головой и проронил со вздохом:
– Пойдем. Куртку надень, озябнешь.
Сашка спустился вниз и помог мне.
– Такой сон видел, закачаешься, – заявил он обиженно. – Ты все испортила.
– Я понимаю. Извини, – промямлила я. Сашка открыл дверь, я быстро выскочила. – Ты не уходи, – испугалась, – подожди меня.
– Не уйду, – зевнул Сашка. – Не бойся.
Минут через пять мы опять залезли в нору.
– Ты ко мне прижмись, дрожишь вся, – поучал Сашка. – Ноги сюда давай, вот так, сейчас согреешься и уснешь и ничего не будешь бояться.
От Сашки веяло жаром, как от печки, я потеснее прижалась к нему, он подоткнул мне куртку за спину, руки на моей спине так и остались. Свои я прижала к его груди и уткнулась носом в его плечо.
– Ты засыпаешь быстро, – пожаловалась я. Крысы не давали мне покоя.
– Ага, привычка.
– Слышишь, опять побежали.
– Глупости, просто сено шуршит. Не думай ты о них.
– Поговори со мной немного. Может, я усну. Ты спать очень хочешь?
– Уснешь теперь, весь сон перебила.
– Ты не сердишься?
– Чего на тебя сердиться, – хмыкнул он и спросил:
– Согрелась?
– Немного, – поежилась я.
Сашка обнял меня крепче, прижал к груди, а я замерла: рука его нырнула мне под свитер.
– Сашка, – испуганно сказала я, он шевельнулся, приподнялся на локте, тихо произнес:
– Красивая ты…
– Сашка, – еще больше испугалась я.
– Помолчи немного, ладно? – попросил он и стал меня целовать.
Я дрожала то ли от холода, то ли от страха, а он ласково говорил:
– Ты не бойся меня, не обижу.
Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сене одежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.
Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в двери пробивалось солнышко.