Как погиб Анатолий? Мне сказали, в моей квартире нашли его труп.
– Точно. Ему не повезло.
– Это ты убил его? – Стас хохотнул, не желая отвечать, но мне и так было ясно, что я права. – Если ты врач, – повернулась я к Эдику, – то как умудрился ввязаться во все это?
– Нет, ты посмотри, – захихикал Стас. – Она нам мораль читает. Детка, что бы мы ни сотворили, это ничто по сравнению с твоими грехами. Так что засунь в задницу свой дурацкий вопрос.
– А я не тебе его задавала. С тобой как раз все ясно. Ты обыкновенная мразь, таких на всякой войне как грязи. Шакалы…
– О, – засмеялся Стас, – наконец‑то узнаю боевого товарища. Не слова, а чистое золото. Валяй дальше. А ещё лучше вспомни, где алмазы.
– Ты не хочешь отвечать? – обратилась я к Эдику.
– Почему же? Если тебе интересно. Врач не основная моя профессия. Таких, как я, любят называть бойцами невидимого фронта. Когда мне стукнуло тридцать пять, а ничего, кроме кровищи и дерьма, я в своей жизни припомнить не смог, тогда я решил, что пора о себе позаботиться, в плане материальной компенсации за напрасно прожитые годы. И для начала умер. Чтобы возродиться из пепла, как птица Феникс. Знаешь такую легенду? Мы здесь все Фениксы. И я, и ты, и Стас. Надеюсь, на все вопросы мы уже ответили и можно перейти к главному.
– Очень сожалею, – закрыв глаза, сказала я. – Но я действительно ничего не помню.
– Этого ответа я ждал, если честно. – Эдик подошел и встал рядом. – Будь добра, открой глаза и поверни голову. Видишь вот это? – Он ткнул пальцем в ампулы на марлевой салфетке. – Одной ампулы достаточно, чтобы ты выла по‑собачьи и валялась у нас в ногах умоляя, чтобы мы тебя пристрелили. Только мы не гуманисты. Мы вытрясем из тебя все, мы перетряхнем твои мозги, как старый хлам, и для этого не нужно никакого каленого железа и прочих анахронизмов, всего несколько ампул… Но можно избежать всего этого, ответив на вопрос: куда ты их спрятала?
Я опять закрыла глаза и сказала с усмешкой:
– Валяйте, ребята. Аллах акбар.
– Какого черта она всегда твердит одно и то же? Какой ребенок? Ты обещал, что она все расскажет. Дерьмо это твое лекарство, полное дерьмо.
– Пульс едва прощупывается, дьявол… Она сдохнет, если не прекратить. Совершенно невозможно работать…
Вспышка света, я в каком‑то подвале. Стены медленно вращаются и давят, давят на меня.
– Пить… – Язык, огромный, толстый, вываливается изо рта…
"Узкая тропинка в горах, тяжелый рюкзак, солнце слепит, я снимаю очки, вытираю пот с лица, «еще двадцать километров». Мужской голос звучит хрипло:
– «Люди измотаны». – «К черту», – говорю я. Еще двадцать километров. Поправляю автомат и иду вперед. «Чертова сука», – говорит кто‑то в спину. Это я, господи? Это я. Все правда… Я не убийца, господи, я не убийца. Я бы не смогла… Зарево пожара, чьи‑то крики. «Ты ранена». – Лицо Анатолия выплывает из тумана. – «Ерунда».
– «Давай перевяжу. До базы сутки ходу, ты не сможешь идти». – «Смогу»…
– Ну вот, что я говорил, она вспоминает.
– Армейские будни меня не волнуют.
– Имей терпение. Доберемся до алмазов. Кто такой Анатолий?
– Ее любовник. Тоже психопат. Был у её папаши кем‑то вроде начальника контрразведки. Наркоман и садист. Любил делать наколки своим бабам. Можешь взглянуть на её ляжку. Она жила с ним несколько месяцев, потом они что‑то не поделили, что неудивительно: два психа в одной постели явный перебор.
«Мы могли бы уехать далеко… туда, где нас никто не знает. У твоего отца полно денег, а ты единственная дочь, вовсе не обязательно загибаться в этих горах». – «Я никогда не оставлю отца». – «Даже ради меня»? – «Я никогда не оставлю отца».
– О, любовная лирика поперла, только этого не хватало…
– Если у тебя отсутствует терпение, убирайся и не мешай работать… Оружие, детка, папочке нужны пушки…
«Я не верю ему, отец. Для него слишком важны деньги». Отец стоит ко мне спиной, а мне хочется, чтобы он повернулся, мне так хочется увидеть его лицо, но он уходит в туман, не оборачиваясь. «Ты слишком строго судишь людей, дочка».
– Давай, давай, поговори с папулей… Шторы колышет ветер. «Я так люблю тебя, ты похожа на котенка, маленького пушистого котенка…»
– Черт, сделай, чтобы она заткнулась.
– Вот это лирика. Не ожидал от тебя.
– Пошел к черту. Когда ты займешься делом?
– Нет, очень любопытно послушать. Ты в самом деле говорил все это? Стас, иди сюда. Ты слышал, что она сказала?
– Ничего интересного. Когда она заговорит об алмазах, позови меня.
– Ты знал, что она беременна?
– Чушь собачья.
– Сейчас она говорит правду и ничего, кроме правды.
– Эта стерва и не на такое способна, она все врет, она просто водит нас за нос.
– Занятный ты парень, Стас, ты жил с ней полгода, она собиралась родить тебе ребенка…
– Еще один придурок на мою голову. Уясни раз и навсегда: я хочу эти чертовы алмазы и я их найду, даже если для этого придется перестрелять всех беременных баб в радиусе ста километров.
– Знаешь, я тебя недооценивал.
Церковь на холме, я иду босиком по тропинке. «Бабушка, а где боженька живет»? – «А вот сейчас придем и увидишь, дочка».
Свет, очень яркий, кто‑то держит меня за руку.
– Скорее дай шприц, не стой пнем, подключи её к аппарату, помоги мне, подними её голову, черт… пульса нет…
Я делаю шаг, где‑то смеется ребенок, слава богу, ты жив, подожди немного, я уже иду…
Мои руки скованы наручниками. Я лежу на кровати, слабость такая, что невозможно пошевелиться, рядом с моим ухом что‑то надоедливо пищит. Я жива. Ничего не кончилось. Я чувствую, как из‑под ресниц катятся слезы.
– Очнулась, – говорит Стас.
– Это ты? – Странно, что я могу произносить слова, я была уверена, у меня не получится.
Он наклонился ко мне, я вижу его лицо, хмурое, в глазах растерянность. Он сидит рядом и ждет: а вдруг я что‑нибудь скажу об алмазах? Ему не позавидуешь…
– Я не знаю, где они, – шепчу я.
– Конечно. – На лице его появляется ухмылка. – А кто знает?
– Отец мне не сказал.
– Чепуха. Их должна была привезти ты. Где они? Скажи, и я тебе клянусь, все это кончится. Я дам тебе денег. Ты уедешь и сможешь жить, как захочешь.