Ты уедешь и сможешь жить, как захочешь. Пойми, дура проклятая, ты не выдержишь, ты сдохнешь в этом подвале… Сдохнешь.
– Мы жили с тобой полгода. Хорошо притворяться влюбленным – это почти любить. Пожалуйста, убей меня. Я боюсь, я схожу с ума. Пожалуйста.
– Ага, обязательно… Вот что, милая, сдохнуть я тебе не дам. Знаешь, чем все кончится? Ты станешь идиоткой, будешь мочиться под себя в какой‑нибудь психушке. А твой ублюдок родится двухголовым. Ясно тебе?
Я зажмурилась, надеясь на то, что на моих щеках больше нет слез, и сказала улыбаясь:
– Я знаю, где они. Я все отлично помню. Ты можешь разрезать меня на куски, я тебе ничего не скажу. Я буду подыхать в психушке с приятной мыслью, что ты изводишь себя, гадая, где эти алмазы. Может, мне повезет и ты свихнешься раньше. Валяй, заставь меня говорить…
Меня кормили какой‑то жидкой дрянью, приковав наручниками к спинке кровати. Они меня боялись. Это так смешно, что иногда я в самом деле начинала смеяться, парень за стеклом удивленно таращился. Свет лампочки бил в глаза, я гадала, сколько времени прошло – год, два? Чушь. У них бы просто не хватило терпения. Несколько дней, не больше, это для меня они растянулись в годы. Голову разламывало тупой болью, иногда я слышала обрывки разговоров и не могла понять: бред это или явь. Вдруг начинала говорить сама, называя имена, которые не знала, города, о существовании которых даже не подозревала, и вновь тупая боль в висках и беспамятство.
Однажды тихо открылась дверь и тут же захлопнулась, я блуждала между сном и реальностью и не сразу поняла, что происходит. Кто‑то открыл дверь, но не вошел. Я ждала и вдруг услышала жалобный писк: на полу сидел крохотный котенок, серый, черными полосками, и таращил глазенки. Я попыталась встать, голова кружилась, от малейшего усилия я вспотела, сердце билось в сумасшедшем ритме, я сползла на пол и протянула руку. Котенок сделал несколько шажков и ткнулся носом в мою ладонь. Я осторожно взяла его и прижала к груди, он пригрелся, успокоился и уснул, а я лежала на цементном полу, боясь пошевелиться, и плакала от счастья. «Бог тебя любит, – шептала бабушка, гладя мои волосы. – Даже если очень больно, помни, бог тебя любит».
Я почувствовала, кто‑то стоит рядом, и испуганно открыла глаза. Тело сводило от холода, я пролежала слишком долго на полу.
– Какого черта, – начал Стас, схватил меня за плечи и рывком поставил на ноги. Котенок с перепугу жалобно пискнул. – А это откуда? – Он выхватил из моих рук котенка, а я поняла, что он сейчас сделает, шагнула к нему, пронзительно крикнув, потом судорожно глотнула воздух и рухнула на пол…
"По ровной глади пруда плыли белые лебеди.
– А это откуда? – Он выхватил из моих рук котенка, а я поняла, что он сейчас сделает, шагнула к нему, пронзительно крикнув, потом судорожно глотнула воздух и рухнула на пол…
"По ровной глади пруда плыли белые лебеди.
– Их не разрешается кормить, – строго сказал мужчина.
– Я только смотрю".
В себя я пришла от боли, исколотые руки были сплошь покрыты синяками. Эдик нащупал пульс.
– Ну вот, ты опять с нами, – сказал он весело. – Ты нас здорово напугала. Я ведь тебе говорил, твой труп нам без надобности, придется тебе пожить ещё немного.
Я закрыла глаза и отвернулась, а когда вновь открыла их, увидела Стаса, он стоял в ногах кровати, опершись на спинку, и хмуро разглядывал меня.
– Проснулась? – спросил он спокойно, я не ответила. – Ты дура. – В голосе звучала обида. – Ты самая настоящая дура. Вот твой кот, держи. Я не собирался ничего с ним делать. Только войны с котами мне и не хватало. – Он посадил котенка мне на грудь, тот щурился, зевнул, продемонстрировал ярко‑розовую пасть с крошечными клычками, а я улыбнулась ему и сказала:
– Привет. – И с этого момента перестала думать о смерти.
– Ты ведь все помнишь? – спросил тихо. «Конечно, я все помню», – мысленно хохотала я и закрывала глаза.
– Ты все помнишь, – заорал он и запустил миску в стену, она с грохотом покатилась по цементному полу.
Мне хотелось показать ему язык, но я тупо разглядывала лампочку над своей головой.
– Хочешь, отвезу тебя на море? Будешь лежать на песке… Солнце, вокруг люди… Там ведь полно денег, хватит на всех. Какое тебе дело до этих свихнувшихся фанатиков? Просто возьмем эти алмазы. Сумасшедшие деньги, с ними можно уехать куда угодно. В хорошей клинике тебя за месяц поставят на ноги… Ну чего ты добиваешься своим дурацким упрямством? Хочешь погибнуть из‑за идей, на которые тебе давно наплевать? А мы могли бы договориться.
Я отвернулась от него и сказала:
– Я жду своего мужа.
– Что? – обалдел он.
– Ты слышал. Я жду своего мужа. Он придет: и тут чертям тошно станет.