Тело спрятали. Так меньше шума.
– Потом приехала я…
– Точно. Приехала ты.
– Я сидела вот тут, а ты вошел…
– Дай мне пистолет. Ты не сможешь выстрелить. Ты уже пыталась однажды, помнишь? Ты меня любишь. Ты слышишь, что я говорю?
– Конечно. – Мне вдруг сделалось смешно, и я засмеялась. – Вы с твоим дружком Эдиком хотели получить алмазы и попытались провести Рябова…
– Мне плевать на Рябова…
– А когда люди Искандера напали на дом, где вы с Эдиком держали меня, ты вновь с ним встретился.
– Я был ранен. Другого выхода, как сотрудничать, у меня не было.
– И я сама подсказала вам идею…
– Точно. Ты сказала, что ждешь своего мужа, он придет и спасет тебя, и тут чертям тошно станет, вот я и предложил Рябову…
– А он услужливо подсунул мне все это дерьмо о братьях‑близнецах и прочую чушь… С мозгами у меня точно проблемы, раз я поверила в такое…
– Тебе хотелось поверить.
– Разумеется. Мне очень хотелось поверить. Хотя трудно вообразить что‑либо глупее… Ваш план сработал: я привела тебя прямиком к намеченной цели.
– Да. А за это мы получили свободу и деньги. Много денег. И документы, с которыми можно начать новую жизнь.
Это показалось мне таким забавным, что я опять засмеялась:
– Ладно. Ты прав. Я не могу стрелять в тебя. Забирай деньги и проваливай.
– Ты ничего не поняла, – нахмурился он и вроде бы даже разозлился на мою бестолковость. – Мы поедем вместе. Мне трудно объяснить… Слушай, отдай мне пистолет… В конце концов, это не игрушка. Дай сюда. – Он подошел ближе и протянул руку, а я чуть приподняла свою, щелкнув предохранителем.
– Для человека, который точно знает, что я не выстрелю, ты чересчур нервничаешь…
– Говорю тебе, это не игрушка…
– Мой ночной кошмар… Я все вспоминала и вспоминала… Ты ведь не стрелял в меня, верно? Зачем тебе было стрелять? Умри я, и мечта об алмазах тю‑тю… Я пыталась застрелиться, сообразив, что попала в ловушку, и тем самым лишила вас удовольствия…
– Отдай пистолет…
– Значит, я права… Не вынуждай меня к крайним мерам, бери деньги и убирайся. Как там тебя, Стас, Андрей или Странник… Я устала, и мне надоело с тобой трепаться.
– Вот и отлично. Ложись спать. А завтра мы будем далеко отсюда. Куда ты хочешь поехать? Скажи мне? Хочешь в Париж? Красивый город, полно тряпок. Говорят, там на каждом углу эти чертовы тряпки, сущий рай для баб…
– Зря ты думаешь, что я совсем спятила, – вздохнула я.
– Я так не думаю. Я знаю, ты меня любишь, а я люблю тебя. Это трудно объяснить, объяснять я вообще не умею… Просто так получилось, что из всей моей жизни самыми важными оказались полгода, что мы прожили вместе… Я думал, это притворство, я хотел денег, я честно думал, что ненавижу тебя, я хотел тебя убить, потому что испугался, нельзя, чтобы один человек так зависел от другого, я вообще не знал, чего хотел… Рассказчик из меня никудышный, сама видишь… А когда я вновь стал Андреем, и мы были вместе, все сделалось ясно. Понимаешь? Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Я это точно знаю, а на все остальное мне наплевать. Я люблю тебя.
– В самом деле? – спросила я.
– Да. – Он взял меня за руку, опустился на колени и прижался лбом к моей ладони.
– Поклянись, – сказала я.
– Клянусь. – Он поднял ко мне лицо – и в глазах его была надежда.
– Отлично, – ласково улыбнулась я. – Тогда смотри… – И выстрелила себе в висок. У него была хорошая реакция; взвыв, с перекошенным от ужаса лицом, он бросился вперед, но на секунду опоздал.
Слезы катились по её щекам, она шмыгала носом, смеялась, вытирала слезы рукой и гладила меня по щеке мокрой ладонью.
– Мама, – прошептала я и попробовала улыбнуться. – Где я?
– В больнице. Все хорошо, Анечка. Все просто замечательно, милая, только ты, пожалуйста, постарайся, постарайся… – Я пошевелила рукой, обнаружила с некоторым удивлением, что у меня есть руки и они меня слушаются. – Я сейчас врача позову, – шептала мама. – Одну секундочку…
– Подожди, мам, не надо врача. Так все странно. Что со мной случилось?
– Ты попала в аварию. Вы ехали с папой из поликлиники и тут какой‑то… Бог с ним…
– А где папа?
– Здесь, Анечка, здесь. Все хорошо. Он уже в обычной палате. Нога сломана, болит очень, а так все отлично, он к тебе придет. Андрюша поможет ему добраться, тут недалеко по коридору.
– Андрюша?
– Ну да… Мы по очереди дежурим. Я отправила его спать. Он на ногах не стоит, смотреть страшно, так переживает. А ребеночек жив, Анечка. Слава богу, здоровенький такой. Врачи говорят, это даже лучше, что в семь месяцев, в восемь сложнее. Девочка, такая красавица. Андрюша не стал её называть, сказал, когда ты поправишься… – Мама всхлипнула и засмеялась:
– Аня, милая, я так счастлива, я так боялась, дочка… как ты нас напугала. Семь суток в себя не приходила… Мы… Андрюшу так жалко… А мы с папой, ты одна у нас…
– У меня есть дочка? – прошептала я.
– Конечно, слава богу… Ты только поправляйся, и сразу поедем за ней… Она такая хорошенькая, глазки умные, настоящая красавица, вылитая ты…
Вошел мужчина в белом халате, мама торопливо вытерла слезы, он взял мою руку, а я мгновенно провалилась в свой белесый мир с одной светящейся точкой.
Я узнала его сразу, он сидел, ссутулившись, возле постели, сжав мою руку ладонями, а я, кажется, закричала то ли от ужаса, то ли от счастья, но крика не получилось. "Это он – билось в мозгу, и сердце понеслось куда‑то с чудовищной скоростью, а я разозлилась: «Конечно, он, мой муж. Андрей Шульгин. Совершенно нормально, что он похож на… моего мужа». Тут Андрей поднял голову, я увидела его глаза и улыбнулась, прошептав:
– Я люблю тебя. – И все остальное стало уже неважно.
* * *
Я уверенно шла на поправку, вскоре меня перевели в обычную палату, Андрей принес фотографии нашей дочки, а я сама не знаю почему назвала её Ксенией. Андрей вроде бы удивился, но возражать не стал.
Я часами смотрю на фотографии, я так люблю свою девочку, я так хочу её увидеть… Рядом со мной всегда Андрюша или мама, папа тоже приходил дважды, хотя ему очень трудно.