Я покинула гараж, все еще чувствуя спиной взгляд бывшего.
Не могу сказать, что чувство удовлетворения переполняло, скорее была усталость, а еще надежда, что теперь все наконец‑то закончится. Я поехала к себе, но очень скоро выяснилось: несмотря на усталость, в четырех стенах мне не сидится. Вспомнив о предложении Егора, я набрала номер его мобильного. К моему несказанному удивлению, он не ответил, хотя я звонила раз пять, не меньше. Впрочем, чему удивляться, у человека своя жизнь… Но все‑таки было обидно.
Утро выдалось дождливым и оттого невеселым. Устроившись на подоконнике, я пила уже третью чашку кофе, поглядывая во двор и ожидая, когда дождь хоть немного утихнет. Без зонта даже до машины добежать не успеешь, чтобы не промокнуть насквозь. В лужах лопались пузыри, двое мальчишек носились по двору на великах, а я в очередной раз, позвонив Егору, решила: участковый либо загулял, либо очень на меня разозлился, только не ясно за что. Со вчерашнего вечера он упорно меня игнорировал.
Наконец дождь кончился, между облаков, пока еще неуверенно, проглянуло солнышко, и я отправилась в офис, решив дожидаться там потепления отношений. Пусть Егор первым даст о себе знать. Однако, оставив машину возле родной конторы, я уверенным шагом направилась к участковому. В самом деле, что еще за ребячество?
Сворачивая в переулок, я едва не столкнулась с тетей Машей.
– Полинка, – пробормотала она с подозрительной печалью.
– Здравствуйте, – разулыбалась я. – Вы Егора сегодня не видели? Я хотела сказать, участкового?
– Егора? – Бабка взяла меня за руку и быстро оглянулась. – Ты что, не слышала?
– О чем? – нахмурилась я.
Тетя Маша покачала головой:
– Даже не знаю, как тебе сказать. Вы ведь с ним вроде женихались?
– Что?
– Ну… он виды на тебя имел… ты девушка свободная, он не женатый…
– Тетя Маша, вы нас сватаете? – усмехнулась я. – Мы с Егором просто хорошие знакомые…
– Вот и ладно, а я‑то сказать боюсь, а ну как у тебя любовь.
Я решила, что разговор становится все более бессмысленным, и вместе с тем почувствовала тревогу, неясную, которая, однако, росла с каждой секундой.
– Тетя Маша, что случилось? – спросила я и нахмурилась.
– Егорушка‑то наш под машину попал, – выпалила бабка, и пока я беззвучно шевелила губами в тщетной попытке усвоить новость, продолжила: – Вчера вечером, часов в одиннадцать, стемнело уже.
– Куда его увезли? – наконец произнесла я. – В какую больницу?
Тетя Маша скорбно поджала губы:
– Ой, девонька, какая там больница… насмерть его…
Ноги у меня подкосились, и, не успей я привалиться к стене дома, запросто могла бы оказаться на асфальте.
– Ты вот что, ты за меня держись, – заволновалась бабка. – Давай сядем, вон скамейка…
Мы перешли через дорогу и устроились в маленьком сквере. В другое время бабке вряд ли бы пришло в голову сюда заглянуть, сквер был местом сборищ здешней шпаны. Пивные банки валялись вперемешку с бутылками из‑под водки, окурками, шприцами и пакетами из‑под чипсов, вид, прямо скажем, отталкивающий.
– Он домой, видать, возвращался, – донесся до меня бабкин голос. – Как раз с горы шел, той, что возле прачечной. А машина сзади. Да на такой скорости… Он и увернуться не успел, шел‑то по тротуару… не оглянулся даже. Петровна из одиннадцатого дома видела. Все на ее глазах. Народ собрался, вызвали «Скорую», но уж ясно было… Внук Татьяны Ивановны сразу сказал, мол, погиб участковый, внук‑то на доктора учится.
Он хотел помочь, да куда там…
Я слушала рассказ Марии Семеновны, категорически отказываясь верить в него, да и как поверить, что Егора, с которым еще позавчера мы болтались по здешним улицам, вдруг не стало. «Забелин», – вдруг точно кто‑то шепнул в ухо. Ну, конечно. От этого мерзавца можно ждать чего угодно… даже убийства участкового?
– На номера машины кто‑нибудь внимание обратил? – спросила я, когда женщина замолчала.
– А чего на них внимание обращать? – вроде бы не поняла она моего вопроса. – Ашота машина, у которого кондитерская. Говорила же, нехристь…
– Он сам был за рулем? – нахмурилась я.
– Нет. Он у себя сидел и знать ничего не знал.
– Машину угнали? – начала я терять терпение.
– Вчера говорил, угнали, сегодня уже – «взял покататься», – передразнила бабка.
– Кто взял?
– Арсенчик, кудрявый такой. Ты его знаешь, он тут вечно шляется.
– Тетя Маша, – взмолилась я. – Давайте по порядку. Арсенчик взял чужую машину?
– Выходит, так. Вчера, когда все сбежались, Ашот, само собой, тоже прилетел. Машину‑то за углом бросили, где проходной двор. Ашот как ее увидел, прямо позеленел. Орал и по‑своему и по‑нашему, мол, всех засужу, машина новая… Только врет, ей уж лет семь, если не больше. Приехала полиция, стали разбираться. Ну и тут же кто‑то вспомнил, что Арсенчик возле кондитерской вертелся. Пошли за ним. А ты небось знаешь, что там за семейка. Матери нет, папашу тюрьма заждалась, и оба сыночка ему в комплект.
– Старший вроде работает, – сказала я.
– Да они все «вроде работают», – передразнила бабка. – Короче, слушай дальше. Арсенчик в доме прятался и как будто не в себе был. Приступ у него. Старший брат за него горой, принялся врать, что он весь вечер из дома не выходил, но полицейские тоже не дураки. Сказали, экспертизу проведем, отпечатки пальцев снимем и докажем, кто в машине был. Младший в слезы, а старший сообразил, что дело плохо, и все как есть рассказал: Арсенчик прибежал, глаза выпуча, и орет, что угнал у Ашота машину и сбил на ней участкового. С управлением не справился. Машину с горы понесло и на тротуар, а там поребрика, считай, нет, он по тротуару, как по дороге, и даже посигналить не сообразил, дурья башка. С перепугу сбежал, а теперь от страха на стенку кидается.
– Его арестовали?
– Кто ж его арестует, ему всего тринадцать лет. Это он с виду уже взрослый балбес, а с моим внучатым племянником в одном классе. Из дома душегуб не выходит, и родня к нему никого не пускает. Уже адвокатом обзавелись, чтоб парнишку, значит, только при нем допрашивали. Ашот к ним претензий за угон не имеет, значит, договорились. Да и среди полицейских двое были очень подозрительные.
– В каком смысле? – спросила я.
– В смысле наружности. Ихних кровей будут. И носами, и повадками… Помяни мое слово, откупятся. И ничего гаденышу не будет.
– Ему и так ничего не будет, – вздохнула я. – В тринадцать‑то лет…
– Вот‑вот. А человека больше нет. Погиб такой молодой ни за что ни про что…
Вот в это я поверить категорически отказывалась. В убийство и тайный заговор, наверное, поверила бы, не зря Забелин на ум пришел, лишь только бабка рассказала о гибели Егора. А вот в то, что человек просто шел по улице, а какой‑то мальчишка как раз в эту минуту решил покататься на чужой тачке и не справился с управлением, верить не получалось. Может, потому, что в тот момент сама жизнь вдруг предстала чередой вот таких случайностей, хаотичных и никем не управляемых, и не было в них никакого смысла, как не было его и в самой жизни.