– Я не в счет. Это ты меня с толку сбила, вот спросонья и дала маху. Сиди теперь с покойником. Оторвут нам башку, как пить дать, и поделом… Ох, тяжко мне…
– Да заткнись ты! – прикрикнула я.
– Сама заткнись. Вляпались… ух, фашистское отродье! – буркнула Сонька.
– Жидовка недобитая… – парировала я.
Мы вздохнули и заскучали.
– Грет, – позвала через минуту Сонька.
– А?
– В милицию нельзя звонить.
– Тупому ясно.
– Что делать?
– Назад везти, – решилась я, – где взяли, туда и положим. И забудем.
– Не хочу я на кладбище, – запаниковала Сонька.
– Хорошо, давай у тебя в погребе зароем.
– Свинья ты все‑таки, приволокла покойника…
– Да заткнись ты… Проверь у него карманы, может, узнаем, кто он.
– Зачем?
– А я откуда знаю?
– Вот всегда у тебя так, – проворчала Сонька.
Карманы были пусты. Я еще раз взглянула на покойника: цвет волос из‑за крови не определишь, лицо разбито, ухо разорвано, отпечатки пальцев отсутствуют, тело в тех местах, где его можно было рассмотреть под синяками и ссадинами, без особых примет.
Если таковые и были, то мы их не увидели.
Более или менее уверенно можно было утверждать лишь, что это молодой мужчина.
Выходило, могила его останется безымянной.
– Ладно, – решилась я, – поехали.
– Может, попозже, – заскулила Сонька.
– Чем скорее мы от него избавимся, тем лучше.
– Ну и вляпались, ну и вляпались, – запричитала моя подружка и тут же совершенно другим голосом спросила:
– Медальон заметила?
А я‑то надеялась, что обойдется. Как же…
– Заметила, – ответила я зло. На шее покойника на толстой витой цепочке висел медальон: в овале две сплетенные змеи. Работа тонкая, вещь оригинальная, и если мои скромные познания со мной шуток не шутят дорогая.
– Надо снять, – сказала Сонька с легкой грустью.
– Спятила? Убийцы не сняли… Значит, причина была. Вещица заметная.
– Я бедная женщина, и как я, по‑твоему, смогу золото в землю зарыть?
– Сможешь.
– Что я, дура какая? Спрячем. В конце концов его переплавить можно. Золото, оно и в Африке золото, слышь, Гретхен? – не унималась Сонька Как‑то мы должны компенсировать свои муки.
– У, крохоборка? – разозлилась я. – Что значит гены: за копейку удавишься.
– Твои‑то не лучше, у трупов зубы дергали.
– Коронки, – поправила я.
– Коронки что, не зубы? И кто бы говорил о копейках? Эта штука денег стоит, слышишь? Мы ж не будем им на рынке трясти…
– Заткнись, – рявкнула я и замахнулась.
Сонька втянула голову в плечи и зажмурилась. Через несколько секунд приоткрыла один глаз и, убедившись, что драться я не собираюсь, расслабилась.
– Ладно, чего ты… – пробормотала она жалобно.
Я махнула рукой:
– Делай, что хочешь, только если тебя за этот медальон потом прирежут, не стони.
– Ты мне еще спасибо скажешь, – обрадовалась Сонька, снимая цепочку. Мы еще….
– Не мы, а ты, – перебила я, – мародерка.
– Ну как хочешь. Я этот медальон внукам в наследство оставлю.
– Каким внукам? У тебя и детей‑то нет.
– Может, будут.
– Может, будут.
Сонька ушла прятать медальон, а я грустно смотрела на покойника.
– Что ж нам с тобой делать‑то? – спросила я задумчиво, но он ничего не предложил. – Славку разбудим? – осведомилась я, когда Сонька вернулась.
– С ума сошла? У Славки язык, как помело. Нет уж, мы этого парня сюда притащили, придется нам с тобой отсюда нести.
Вздохнув, мы ухватились за полы пальто и понесли труп к машине.
– Давай в багажник, – сказала Сонька, – ему теперь все равно.
Засунуть труп в багажник оказалось делом нелегким, мы потратили на это минут десять.
– Лопаты где? – спросила я.
– В машине. – Сонька заняла водительское место, я села рядом, и мы покатили на кладбище, не включая фар. Был второй час ночи, в лесу темень жуткая. А в багажнике покойник.
– Гретка, – начала ныть подружка, – может, все‑таки в милицию, а?
– Ты вспомни, как он выглядит, хочешь познакомиться с теми, кто его так отделал?
Санька не хотела. Мы остановились возле ограды и вышли.
– Хорошо, хоть яму рыть не надо, – сказала Сонька. Мы достали лопаты, открыли багажник, собираясь вытащить покойника, и тут очень отчетливо поблизости хрустнула ветка. Мы замерли, вглядываясь в темноту.
Там, впереди, кто‑то был и также ждал, замерев.
– Бежим, – выдохнула Сонька, хлопнув крышкой багажника. Мы бросились в машину, пока я лопаты засовывала, Сонька завела ее, к счастью, с первого раза, через несколько секунд мы уже неслись по дороге.
– «Хвоста» нет? – деловито спросила Сонька.
– Нет, – не очень уверенно ответила я, вглядываясь в темноту.
Машина притормозила у крыльца, когда Сонька спросила трагическим шепотом:
– И что теперь?
Я напрягла мозги. Безрезультатно. Попробовала еще раз, с тем же успехом. Положительно, сегодня я ни на что больше не годилась, вздохнула и сказала:
– Давай‑ка спать. Утро вечера мудренее.
Сонька была похожа на выжатый лимон, и возражать сил у нее, как видно, не было.
– А труп? – смиренно спросила она. – Оставим в машине?
– Сдурела? Давай его в чулан.
В третий раз за ночь мы ухватились за полы пальто и поволокли покойника в дом.
– И чего мы так испугались, – ворчала я, задыхаясь от тяжких трудов, никого ведь на кладбище не было.
– Может, не было, а может, и было. Как хочешь, только я туда больше не поеду.
Мы положили труп на полу в чулане, возле самой стены, и прикрыли старой скатертью.
– Идем спать, – сказала я, – на ногах не держусь.
Мы торопливо умылись и полезли на печь. Лежали рядом, не шевелясь, и в потолок смотрели. Голова шла кругом, а сна не было.
– Гретка, – вдруг позвала Сонька.
– А?
– Следы остались.
– Что? – не поняла я.
– Следы от машины, прямо к нашему дому.
– О, Господи, – простонала я, поднимаясь.
– Ты куда?
– Следы заметать.
Мы вышли из дома, обломили с тополя две большие ветки и наперегонки рванули к кладбищу, волоча ветки за собой. Добежали до развилки, развернулись и помчались обратно. Вся эта суета с покойником здорово действовала на нервы. Вот и спасай людей после этого. Я на Соньку покосилась, она неслась рядом и выглядела полной идиоткой. Я, надо полагать, выглядела не лучше.
Ветки мы забросили в огород и вернулись в дом. Я едва стояла на ногах. Лишь только голова моя коснулась подушки, я мгновенно уснула.