— Месяц назад. Я малость запил, вот она меня и погнала.
— Запой еще продолжается, а деньги уже кончились, и ты решил бывшую навестить?
— Ну, решил... что такого... мы уж как-нибудь сами разберемся.
— Хозяйка где?
— Не знаю. Две недели как в бега рванула...
— От кого бегает?
— Может, и не бегает, может, с хахалем у теплого моря отдыхает. А нам, между прочим, денежки в банк надо возвращать. Мне уже звонили. Срок десять дней как вышел. А эту курву где-то носит... Хотя, может, она за себя-то заплатила, а меня кинула. А ведь клялась, что сама...
— Давай потолковей, — скривился Берсеньев.
— Мужик, в холодильнике бутылка, дай хлебнуть, голова сейчас треснет, еще ты по ней забубенил... Пару глотков сделаю и все тебе расскажу. Мне скрывать нечего... А вы за деньгами явились? Она еще кому-то должна?
— Ну, кто тебя просит лезть с вопросами, — покачал головой Сергей Львович и ко мне повернулся: — Налей страдальцу. Кстати, чем это так воняет?
— Суп прокис, — сообщила я, ткнув пальцем в кастрюлю, стоявшую на плите. — Может, лучше в гостиную переместимся?
Мое предложение было принято. Через минуту Леха поправился водкой и закусывал соленым огурцом, который тоже нашелся в холодильнике.
— Как же ты бутылку бесхозной оставил? — спросил Берсеньев, устроившись в кресле и наблюдая за метаморфозами Лехиной физиономии. После первой рюмки он вздохнул с заметным облегчением, после второй по синеватому лицу разлилось умиротворение, третьей выпить ему не дали. — Утром повествование о днях минувших, вечером водка, — сказал Сергей Львович, отставив бутылку в сторону.
— Чего?
— Образование тебя не коснулось, но не беда... Короче, пока не ответишь на все вопросы, больше не налью.
— Хотел ведь выпить, — пожаловался Леха. — И стакан уже достал... и тут звонок... как-то беспокойно стало, вот и решил, что двигать пора... потом опять звонят, я с перепугу и водку забыл...
— Сочувствую. Значит, ты пришел к бывшей разжиться деньжатами?
— Мне кредит возвращать, понял? А с каких шишей? Между прочим, большие деньги... Год назад Верка затеяла открыть парикмахерскую и меня уговорила деньги в банке взять. Ну а я чего? Надо так надо. Думал, будем жить вместе, отдаст как-нибудь, то есть отдадим. Она сама в долгах, на квартиру брала ссуду в банке. Короче, поначалу вроде все нормально было, а потом пошло: машину разбил, а я на ней работаю, таксистом. Запил с горя. Верке нет чтобы человека понять, вникнуть в мои проблемы, так она еще и с претензиями. А парикмахерская бац — и сгорела. Проводку замкнуло. Пошла буза, кто виноват, помещение она арендовала... вот тебе и бизнес, твою мать. Девки, что работали, разбежались, Верка в маникюрщицы подалась, а меня в сердцах выгнала. Плечо ей мужское понадобилось, а у меня, стало быть, плеча нет, только глотка луженая. Я в обиде ушел к себе, надеялся, что одумается. А она, курва, не позвонила ни разу. Я терпел, сколько мог, потом сам пришел. И что?
— Что? — спросил Берсеньев.
— А то... носится по комнате и слезы размазывает. Подругу у нее убили, с девятого дня приехала. Ирка, подруга ее, в областном центре жила с мужем-очкариком. Задохлик гребаный, а Верка мне его все в пример ставила. Не пьет, видишь ли, и с жены пылинки сдувает. Ну, я вижу, как она мается, предложил: давай Ирку помянем, а она орать начала и выгнала меня. Окончательно. Не нужен, мол, я ей. Верка в тот день была вроде бы не в себе, все твердила, что она во всем виновата. И подружку из-за нее того...
— Вера сказала, что подругу убили по ее вине? — вмешалась я.
— Ну, вроде того... хотя, может, не так сказала... Но выходило, что она кругом виновата. Бабья глупость, ясное дело. О, вспомнил... «Вдруг, — говорит, — это я во всем виновата?» Совершенно не в себе была.
О, вспомнил... «Вдруг, — говорит, — это я во всем виновата?» Совершенно не в себе была.
— С ее подругой вы были хорошо знакомы? — вновь спросила я.
— С Иркой-то? Приезжала она с мужем, раза два, наверное. Мы не подружились. Мужик совсем конченый, с ним не выпьешь, и все на бабу свою зенки таращит, точно видит в первый раз. А она на него, за ручку возьмет и лыбится. Даже неприятно. Не по-мужски это. И Верка все завидовала: любовь. Я б тоже мог сидеть да за руку ее держать, любой дурак бы смог, толку-то от этого, узоры, что ли, на ее морде разглядывать? Мужик, не знаю, как тебя по-отчеству, дай еще разок поправиться, — ласково обратился он к Берсеньеву.
— Перебьешься, — отмахнулся тот.
— И что ты за человек...
— Скверный, в чем ты сможешь убедиться очень скоро, если еще раз от темы отвлечешься.
— Понял. Про Ирку с ее очкариком я все рассказал, про что теперь?
— Ты Верку в последний раз когда видел?
— Тогда и видел. Неделю мне не до нее было, потом пришел, Верки дома нет и на звонки не отвечает. Ключи она у меня забрала, но вчера я вспомнил: есть у меня ключ. Когда Верка свой потеряла, я дубликат заказывал, но не один, а сразу два, на всякий случай, а ей не сказал. Ей сколько ни дай, все равно все потеряет. Нашел в ветровке.
— С чего ты взял, что дома она не появлялась две недели?
— Так я каждый день ходил. Даже ночью. Думал, с хахалем ее здесь застать.
— Что еще за хахаль? — поинтересовался Сергей Львович, слегка утомившись.
— Нарисовался тут один. Месяца два назад. Верка меня тогда тоже выгнала, придравшись к выпивке. И ключи отобрала. Прихожу я, значит, а на диванчике мужик сидит. Морда холеная, ногу на ногу закинул, точно он здесь хозяин. Я Верку вызвал на кухню и спрашиваю, что за крендель. А она: «Дурак, это просто знакомый, и вообще, тебя мои гости не касаются». Хотел я ей вмазать, но у меня принцип: баб не бить. Короче, ушел без скандала, но в душу мне закралось подозрение, которое усугубилось, так как потом я дважды приходил, и дверь она мне не открыла, хотя в квартире точно кто-то был. Уже когда помирились, она, конечно, от всего отказывалась, даже девок в парикмахерской брала в свидетели, мол, подтвердят, она в те разы на работе была. Они подтвердили, но я все равно не поверил. Начал про знакомого расспрашивать, а она сочинять принялась: старый друг, и все такое. И со старыми друзьями в койку ложатся. Но я привередничать не стал, потому что хотел с ней помириться.
— Значит, две недели ты пытался застать ее с новым другом? — спросил Берсеньев.
— И с другом, и одну. А ее нет.
— Но в квартиру ты не заходил?
— Конечно, нет, раз про ключ только вчера вспомнил. Но Верки точно не было. Свет не горел... и соседей я расспрашивал. Никто ее эти дни не видел. А тут еще из банка позвонили, это стало последней каплей. Она, значит, где-то прохлаждается, а я кредит плати. Ты, мужик, опять забыл твое отчество, должен меня понять: люди так не поступают. Вот я и пришел, чтоб, значит, по справедливости. Где Верка заначку хранит, я знал, а золотишко... расплатился бы с кредитом и вернул бы честь по чести. Мне чужого не надо... не такой я человек...
— На рекламу прервемся позднее, — осадил его Сергей Львович. — Где, по-твоему, она может быть?
— С хахалем?
— Одна. Предположим, решила спрятаться от кредиторов. К кому она отправится?
—К Ирке, само собой.
— Которую похоронили?
— Ешкин кот, точно. Тогда... тогда не знаю.
— Есть у нее родственники, подруги?
— Родня какая-то есть, но Верка к ним не пойдет: условия не позволяют. Одна со свекрухой живет, вторая в однушке с двумя детьми и мужем-алкашом. Вот уж кто пьет, скажу я тебе, а Верка мне еще претензии выставляет.