Он замер, посмотрел на меня с сомнением и спросил:
– Это вы?
– Глупо врать, что кто‑то другой, правда? – улыбнулась я, втайне надеясь, что моя улыбка произведет‑таки впечатление. Обычно так и бывало. Но не сегодня. Сергей Львович нахмурился.
– Что вы здесь делаете?
Я страдальчески огляделась, уже сообразив, что наша встреча не сулит ничего хорошего. Ладно бы только мне, но есть еще Верка. Как бы ей не досталось за то, что я разгуливаю по коридорам офиса.
– Отвечать обязательно? Так быстро ничего путного я все равно не придумаю.
– Идемте, – кивнул он, не то чтобы спокойно, но и без заметной нервозности.
Он направился по коридору в том самом направлении, откуда возвращалась я, а я припустилась следом, лелея в душе надежду, что он меня выслушает, прежде чем начнет вправлять мозги.
Берсеньев распахнул дверь, и я увидела просторную приемную. За столом возле окна сидела Татьяна. Увидев Берсеньева, она улыбнулась, но тут заметила меня и поспешно убрала улыбку. Берсеньев на ее мимику никакого внимания не обратил, пересек приемную, не говоря ни слова, и распахнул очередную дверь. Подождал, когда я войду в кабинет, и бросил Татьяне, не поворачивая головы:
– Я занят.
Кабинет Берсеньева оказался небольшим и каким‑то безликим. Окна с поднятыми жалюзи, стол с неизменным ноутбуком, два кресла. Чуть в стороне мягкая мебель и журнальный столик.
– Садитесь, – кивнул он в сторону дивана.
Я села, он опустился в кресло по соседству. Теперь я рассчитывала на доверительную беседу. Тот факт, что Берсеньев не устроился за столом с начальственным видом, позволял надеяться, что он не прочь поговорить по душам. Хотя наверняка, конечно, не скажешь. Физиономия его оставалась непроницаемой. Гадай теперь, как он воспринял мое появление.
– Слушаю вас, Ефимия Константиновна.
Я поморщилась.
– Такое обращение вызывает у меня чувство неполноценности, – сказала я со вздохом.
– С какой стати?
– По‑моему, звучит довольно глупо.
– Не я вам дал это имя.
– Своих родителей я успела отблагодарить. Если вам претит называть меня Фенькой, обращайтесь по фамилии. Или вовсе никак.
– Хорошо, оставим это. Скажите, что вам понадобилось в моем офисе?
– Нетрудно догадаться, – пожала я плечами.
– Только не мне. Так в чем дело?
– Пытаюсь хоть что‑нибудь узнать о Михаиле. Вдруг кому‑то из знакомых Милка о нем рассказывала.
– Может, предоставить это дело милиции? Уверен, у них получится куда лучше.
– Возможно. Но помочь‑то я могу?
– Вы уже помогли своей подруге, – усмехнулся он.
– Критику принимаю, – кивнула я. – Даже если бы вы выразились резче, я бы и это проглотила.
– Не совались бы вы не в свое дело, – со вздохом заметил он.
– Не соваться я не умею. И учиться не собираюсь.
Он взглянул исподлобья.
– Должен заметить, мне ваше поведение не нравится.
– Да и я от него не в восторге.
Он вдруг засмеялся и покачал головой. Достал сигареты, протянул мне пачку.
– Курите?
– Спасибо, – отказалась я.
– А я закурю. Два года не курил, а теперь…
– Бросить курить легко, – заметила я, наблюдая за тем, как он неловко возится с зажигалкой. – Я уже раз десять бросала.
– Считаете, у вас есть чувство юмора? Должен заметить, оно не ко времени.
– Извините, – вздохнула я. – Милка была моей подругой, что бы вы по этому поводу ни думали.
– Милка была моей подругой, что бы вы по этому поводу ни думали.
Он помолчал немного, приглядываясь ко мне.
– Допустим, вы действуете из лучших побуждений. Вот только смысла в этом не вижу.
– Сергей Львович, вы в поведении Милы ничего странного в последнее время не замечали?
– Это смешно, – хмыкнул он. – На подобные вопросы я уже ответил следователю. Что вы себе вообразили?
– У меня есть повод думать, что никакого Миши в природе не существует.
Берсеньев затушил сигарету и в упор взглянул на меня.
– Есть повод или вы в этом уверены, потому что сами его и выдумали?
– Для таких выдумок должна быть причина. Может, я и произвожу впечатление слегка чокнутой, но сама себя таковой не считаю.
– Людям свойственно ошибаться, – усмехнулся он. – Так что у вас за повод?
– Скажите, Сергей Львович, у вас есть враги?
– Наверное, только я о них ничего не знаю.
– Допустим, не знаете, но предположение сделать можете.
– Не пойму, о чем вы? – нахмурился он.
– Мы с вами познакомились несколько дней назад, но я абсолютно уверена, что ваш голос слышала раньше.
– Мой голос? – Он вроде бы решил, что я дурака валяю, по крайней мере, смотрел с недоумением.
– В конце апреля меня нелегкая занесла в один дом… – Далее я, как могла доходчиво, поведала о своих приключениях в Лесном. Берсеньев слушал не перебивая. Глаза его отливали сталью, ощущать этот взгляд было неприятно, может, потому, что я была убеждена: он не поверил ни одному моему слову. Так и оказалось.
– Вы это сейчас придумали? – сурово спросил он.
– У меня фантазия убогая, – ответила я. – Я рассказывала Людмиле эту историю.
– И что?
– Возможно, она проявила любопытство.
– Стоп, – Берсеньев поднял руку. – Если до той поры мы не встречались, то с чего вы взяли, что это мой голос? Я хочу сказать, если Мила не знала, что голос на предполагаемой пленке принадлежал мне, с какой стати ей интересоваться этим домом?
– Согласна. Но ведь это могло быть обычное любопытство, а проявив его, она обнаружила нечто…
– Понимаю, куда вы клоните, – усмехнулся он. – И она ничего не рассказала мне? По‑моему, это бред. Не советую вам повторять все это следователю, версия с шантажистом куда убедительнее. Хотя и в ней я сомневаюсь.
– А своя версия у вас есть?
– Есть. Вы втравили Милу в скверную историю. Это не вы с ней, а она с вами отправилась на встречу с каким‑то типом. И в результате погибла. А вы отделались легким сотрясением мозга.
– Интересная мысль, – кивнула я.
– Куда уж интересней. Готов допустить, что вас мучает совесть, но помогать следствию вы не намерены, пытаясь сохранить свои тайны. Я проявил любопытство. Оказывается, ваша жизнь вполне сгодится для авантюрного романа с элементами детектива. И белых пятен в ней предостаточно. Что скажете?
– Скажу, что любопытство проявили не зря.
– Учитывая, кто ваши родители, убийство может так и остаться нераскрытым.
– Ценю вашу откровенность, – кивнула я. – Надо полагать, мои слова впечатления на вас не произведут, и все же: я ничего не выдумывала.
Он вновь уставился на меня, а я решила, что характер Берсеньева далек от моих представлений о нем, хотя бы потому, что выдержать его взгляд непросто. Он вдруг вздохнул и покачал головой в досаде.
– Не пойму, по какой причине, но я вам верю. Однако эта история с диктофоном – полная чушь.