Рядом стояли туфли Дины, больше похожие на домашние тапочки: мягкие, без каблуков, на тонкой подошве и со слегка приподнятыми носами. Аля подняла их, посмотрела внимательно - так и есть, влажные. Куда она ходила? Откуда только недавно вернулась? Ох, не доведут до добра эти ночные гулянки!
Она прошла на кухню, хотела выпить чаю. Чайник был еще горячим.
Кто- то совсем недавно его кипятил. Кто-то… Понятно, кто. Дина, конечно. Остальные спят давно. Поговорить с ней, что ли? Да ведь слушать не станет. Кто ей Аля? Даже не родственница, если по формальным признакам. Так, непонятно кто.
Нажала кнопку на чайнике, чтобы приготовить заварку так, как она любит: кипятком, в строго выверенной пропорции и с ломтиком лимона.
Истинные ценители чая за такую заварку покрыли бы ее несмываемым позором, но Але было наплевать. И на ценителей, и на позор. Ей вообще уже давно было наплевать на то, что подумают другие.
Чай получился бледным и прозрачным, с четко определяемым вкусом жасмина и легкой терпкостью. Аля сделала первый глоток, блаженно зажмурилась и почувствовала, как начинает размягчаться и оттаивать замерзший где-то в груди ком напряжения. После таких вечеров, как сегодня, у нее всегда внутри что-то замерзало, или каменело, или сжелезивалось, как она сама определяла это неприятное состояние, в котором присутствовали и чувство вины, и брезгливость к себе самой, и отчаянные попытки найти себе оправдание, и горькая очевидность бессмысленности и бесплодности этих попыток.
Скрипнула дверь, тяжелые, но тихие шаркающие шаги зашептали что-то невнятное: не то «я иду к тебе», не то «пойду в туалет и снова лягу». На пороге кухни возникла Дина в очередном невероятном балахоне, с распущенными спутанными волосами и подсвечником в руках. Свеча в подсвечнике была новой, только что зажженной. Все понятно, подумала с раздражением Аля, сейчас начнет проталкивать свои безумные идеи и «лечить» тетку.
- Ты почему не спишь? - Она решила перейти в атаку прежде, чем племянница приступит к делу.
Иногда такая тактика помогала. Но не в этот раз. К сожалению.
- А ты где была? Ты ведь тоже не спишь. Ты считаешь нормальным приходить в три часа ночи?
- Ну, положим, ты сама только недавно явилась, так что не надо, ладно?
Аля пока еще старалась быть миролюбивой. В конце концов, девчонка не сделала ей ничего плохого, и разве она виновата, что на семью обрушилось горе и что она потеряла мать, и уродилась она до такой степени не красавицей, что просто удивительно. Отсюда и странности. Однако же до тех пор, пока странности проявляются в рамках семьи и квартиры, это еще ничего, а вот если они начинают затрагивать внешний мир и его обитателей, это может оказаться опасным.
Дина аккуратно поставила подсвечник с горящей свечой на середину стола и села напротив тетки. Язычок пламени нервно дергался, от его кончика поднималась тоненькая темная струйка копоти.
- Ну и зачем это? - спросила Аля, делая очередной глоток из чашки, расписанной голубыми цветочками и зелеными листиками.
- У тебя плохие мысли и на душе черно. Откуда ты пришла… такая?
- С чего ты взяла, что у меня плохие мысли?
Аля говорила равнодушно, но ком внутри снова затвердел и стал стремительно остывать.
- Свеча коптит и горит неровно. Это означает, что в комнате зло.
- И именно от меня? А может, от тебя, а, Динок? Может, это мне впору спросить, откуда ты пришла, как ты выразилась, «такая» и почему свеча неровно горит? Давай сразу оставим попытки врать, потому что вернулась ты совсем недавно, минут за двадцать до моего прихода, у твоих туфель до сих пор мокрые подошвы. А дождь, если ты не забыла, начался после часа ночи, до часу тротуары были сухими. Так где ты была?
- Гуляла.
Дина посмотрела с вызовом, но тут же отвела глаза.
- Где? - продолжала допрос Аля.
- Где? - продолжала допрос Аля.
- На улице. Где еще можно гулять? Парки закрыты, на проезжей части машины. По тротуару гуляла.
- Не хами, детка. Ты гуляла одна или с кем-то?
- Не твое дело…
- И не груби. Так с кем ты гуляла?
- Одна! Одна я гуляла. Я что, воздухом подышать не могу? Я просто гуляла, понимаешь ты это?
Дина невольно повысила голос, и Аля тут же оборвала ее:
- И не кричи, пожалуйста. Папа тебе разрешил уходить так поздно?
- Аля, мне девятнадцать лет, ты не забыла?
- Значит, ты дождалась, пока отец уснет, и ушла. И где-то шлялась до половины третьего ночи. Так, Динок?
- А хоть бы и так! Что такого?
- Ничего. Все нормально. Чего ты распсиховалась? Смотри, свеча не только коптит, но и трещит от твоих переживаний. Так что давай не будем рассказывать мне, что это я вернулась домой с плохими мыслями и черной душой. Хорошо? Кстати, было бы неплохо, хотя бы в порядке информации, сказать мне, где и с кем ты была, чтобы окончательно закрыть вопрос.
- А сама ты где была? - кинулась в контрнаступление девушка.
- У себя дома. Два раза в неделю я езжу проверять свою квартиру и поливать цветы, тебе это прекрасно известно. Еще есть вопросы?
Дина посмотрела на нее расширившимися глазами, в которых не было ничего, кроме презрения.
- У тебя любовник. Молодой. Ты с ним встречаешься на своей квартире.
- Это не твое дело, - холодно отрезала Аля. - У меня нет никакого любовника, ни молодого, ни старого, но даже если бы и был, ты не имеешь права это обсуждать.
- Нет, имею. Потому что после этих непристойных свиданий ты возвращаешься с плохими мыслями и тяжелым сердцем. Я не допущу, чтобы в дом, в котором я живу, приносили зло. Или прекрати это свинство, или после каждого свидания я буду тебя чистить.
Откуда она узнала? Ком в груди налился тяжестью и стал разрастаться, распирая грудную клетку. Але показалось на миг, что она слышит, как раздвигаются и трещат ребра. Откуда у девчонки такое поистине звериное чутье? Как, каким двадцать седьмым чувством она угадала и плохие мысли, и тяжесть на душе? А может, она и в самом деле сумасшедшая? Не «девушка с небольшими странностями», а самая настоящая сумасшедшая. Говорят, у настоящих сумасшедших стирается налет цивилизации и остается голая первобытная сущность, в которой главными были не знания и логика, а чутье и интуиция.
Але стало страшно. Так страшно, как не было никогда в жизни. Надо что-то говорить, что-то нейтральное, ерунду какую-нибудь, судорожно законопачивая щели, чтобы не дать страху вырваться наружу.
- И как ты собираешься меня чистить?
- Я буду совершать обряд. Каждый раз, когда ты придешь домой внутренне нечистой, я буду совершать обряд.
- А кто дал тебе право совершать обряды? Ты кто, священник? Господь Бог? Ты что возомнила о себе, девочка? Кто ты такая?
Наступать, наступать, не оглядываясь по сторонам, не считая потери, не слыша свиста пуль, только вперед!
- Я - посвященная.
Атака захлебнулась, едва начавшись. Дина сумасшедшая, это раз. И по ночам она ходит на какие-то сборища, это два. Секта? Сатанисты? Или еще что-нибудь в этом роде? Как с ней разговаривать? Потакать и соглашаться, чтобы не спровоцировать всплеск злобы? Или уговаривать и убеждать, вести к врачу? Или в милицию обратиться, чтобы с этой сектой разобрались?
Нет, в милицию нельзя. Все, что угодно, только не милиция.
Свеча отчаянно трещала, пламя дергалось в разные стороны и никак не хотело остановиться и замереть в форме перевернутой капли. И холодный чугунный ком внутри все продолжал разрастаться, леденеть и тяжелеть, сокрушая хрупкие ребра и разрывая тонкую кожу.
Але хотелось завыть.
***
Зачем, зачем это все… Все эти оправдания, все эти слова о невозможности исправить ситуацию другим способом, доводы о том, что совершенное сейчас зло принесет освобождение и покой в будущем… Человек слаб и подвержен соблазну… Можно сколько угодно клясться себе, что больше никогда… А вдруг снова станет нужно? И только таким чудовищным способом можно будет выкупить у судьбы новую порцию покоя и освобождения? Неужели возможно сделать это еще раз?
Нет.