Нет!!!
Ни за что на свете. Что бы ни случилось.
А все- таки после второго раза не так тяжело, как после первого.
***
- Ни за что на свете, что бы ни случилось. Повтори.
- Чтобы не случилось, - буркнул Коротков, не отрываясь от чьей-то служебной записки, накаляканной от руки немыслимо корявым почерком.
- Юра, не причинность, а отрицание, полное и абсолютное отрицание. Ну Юр, - взмолилась Настя Каменская. - Да оставь ты эту бумажку дурацкую, я с тобой серьезно разговариваю.
Он устало снял очки для чтения и поднял на Настю воспаленные от бессонницы глаза. Ей стало неловко. Человек работает как каторжный, а она, вместо того чтобы помогать, в отпуск собралась.
- Юрочка, я знаю, что ты двое суток не был дома, ты ужасно устал, тебе не до меня. Но, пожалуйста, удели мне две минуты, только две маленькие минуточки, я больше не прошу.
- Прости, мать, - голос его от усталости стал совсем хриплым, - я, кажется, что-то важное пропустил и не врублюсь никак. Давай все сначала, только покороче, ладно? У меня дел три кучи, ничего не успеваю.
Настя вздохнула и терпеливо начала все сначала:
- Я прошу тебя дать мне честное пионерское сыщицкое слово под салютом всех вождей, что ты не станешь выдергивать меня из отпуска ни за что на свете, что бы ни случилось. Поклянись, и я от тебя отстану.
- Из отпуска? - Коротков посмотрел на нее с тупым недоумением. - Из какого отпуска?
- Из очередного. Длительностью сорок пять суток. И еще месяц учебного, на который я имею право как адъюнкт-заочник. Итого два с половиной месяца. Афоня рапорт подписал неделю назад, а ты этот рапорт, между прочим, визировал.
Юра помолчал, вероятно, переваривая услышанное, потом бросил взгляд на настольный ежедневник и с облегчением рассмеялся:
- Сегодня первое апреля! Ну слава богу, а то я уж испугался… Круто ты меня развела, просто как лоха вокзального! Но шуточки у тебя, подруга, не для слабонервных начальников. Это хорошо еще, что я крепкий, другой бы на моем месте тебя убил сразу, не глядя на календарь, а потом уж разбирался бы, кто там чего в связи с первым апреля нашутил. Спасибо, отвлекла и развеселила, хоть что-то радостное в этой мутной жизни… Всё, подруга, вали отсюда, я с бумажками этими совсем зашился.
Он снова нацепил очки и схватился за начертанные чьей-то торопливой, рукой каракули.
Настя опять вздохнула. Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Начальник отдела Афанасьев ушел в отпуск с понедельника, сегодня уже четверг, и Коротков, оставшийся «на хозяйстве», успел в полной мере вкусить прелести начальственной жизни, когда телефон разрывается и постоянно кто-то чего-то требует, и настаивает, и вопрошает грозно, и гневается, и бранится, используя весь богатый русскоязычный лексикон, как литературный, так и ненормативный. Тяжело Юрке, трудно, а она, предательница, в такую минуту бросает его. Он действительно визировал ее рапорт, но за всей этой оперативно-служебной сумятицей успел основательно забыть.
- Юрочка, солнце мое, послушай меня, пожалуйста. Я не разыгрываю тебя. Вот мой рапорт, на нем твоя виза, и Афонина, а вот отметка секретариата, что за мной не числится ничего секретного, а вот бумажка из поликлиники, о том, что я прошла диспансеризацию. А вот это - карточка-заместитель, я даже оружие уже сдала. Я действительно ухожу в отпуск. С понедельника.
Она помолчала, с тоской глядя на изменившееся Юркино лицо и чувствуя себя последней дрянью, и зачем-то добавила:
- С пятого апреля.
Как будто в понедельник могло быть не пятое, а какое-то другое число.
Коротков молчал, глядя не на нее, а куда-то мимо, в стену за Настиной спиной.
- Юр, я все понимаю… Я знаю, в какой клинч ты попал, но я не могу всю жизнь думать о ком угодно, только не о себе. Это все-таки моя жизнь, и если я сама о ней не позабочусь, о ней не позаботится никто.
Как будто в понедельник могло быть не пятое, а какое-то другое число.
Коротков молчал, глядя не на нее, а куда-то мимо, в стену за Настиной спиной.
- Юр, я все понимаю… Я знаю, в какой клинч ты попал, но я не могу всю жизнь думать о ком угодно, только не о себе. Это все-таки моя жизнь, и если я сама о ней не позабочусь, о ней не позаботится никто. Мне нужны эти два с половиной месяца, чтобы заниматься диссертацией. Мне надо утвердить тему, а для требуется собрать чертову кучу бумаг, обсудить сначала на кафедре, потом на ученом совете. Надо написать рабочую программу и разработать весь инструментарий, и его тоже утрясти с научным руководителем и обсудить на кафедре. Мне надо начать собирать материал. Понимаешь? Мне в июне исполнится сорок четыре года, у меня совсем мало времени, и я должна сделать все, чтобы в сорок пять меня не выперли на пенсию погаными тряпками. Если нашему государству и нашему родному министерству наплевать на то, как будет жить человек, который больше двадцати лет ловил преступников ценой собственного разрушенного здоровья, то мне на этого человека не наплевать, я его люблю и должна о нем позаботиться. Юр, ты меня слышишь?
Он медленно кивнул, не отрывай глаз от чего-то очень интересного.
Настя обернулась, чтобы посмотреть, что же эти такое, но не увидела ничего, кроме казенной стены, казенного шкафа и казенной поцарапанной двери.
- Ты меня осуждаешь? - виновато спросила она. Коротков помотал головой, что должно было означать отрицание.
- Презираешь, да?
- Аська, прекрати. Ты права. Тебе надо подумать о себе, а не обо мне. Просто я не представляю, как я справлюсь без тебя. Слушай, а нельзя как-нибудь отодвинуть это дело, а? Ну хоть подожди, пока Афоня из отпуска выйдет, мне тогда гораздо легче будет.
- Не могу, Юрочка, честное слово. В учебных заведениях июль и август - мepтвый сезон, ученый совет не собирается, заседания кафедры проводятся крайне редко, а то и вовсе не проводятся. Бумажки собирать и подписывать дохлый номер, то один чиновник в отпуске, то другой. Если я ухожу с пятого апреля, тo y меня есть шанс успеть все, что я запланировала, а если я буду ждать Афоню, который появится только в середине мая, то я совершенно точно ничего не успею.
- Афоня не будет отгуливать весь отпуск целиком, наверняка вернется через пару недель.
- Не надейся, солнце мое, он не вернется. Он не понимает, что с нашим министерством будет через месяц, и на всякий случай использует отпуск целиком, а то вдруг потом не удастся. Новый министр - темная лошадка, никто не знает, чего от него можно ожидать.
- А мне показалось, он нервничает и хочет держать руку на пульсе, - заметил Юра.
- Вот тут ты прав, он хочет быть в курсе, только работать при этом он не хочет. Наш Афоня далеко не уедет, даже, наверное, пределы Москвы не покинет, будет сидеть на телефоне и держать нос по ветру, может быть, и сюда пожалует, в кабинете запрется и будет решать свои личные проблемы. Только из отпуска он не отзовется и работать не будет, на это не рассчитывай. Тебя может спасти только убийство председателя Госдумы, вот тогда Афоню точно, выдернут на службу. Но и тебе небо с овчинку покажется.
- Типун тебе на язык, - перепугался Коротков. - Ты что такое говоришь-то? Накаркаешь еще. Ладно, я уж сам как-нибудь… Но я все равно буду тебе звонить. И приезжать к тебе буду.
- Не будешь.
- Буду. Никуда ты от меня не денешься.
- Я тебя не пущу. Дверь не открою.
- Напугала… Чистяков откроет.
- Он не откроет, я его предупрежу. И к телефону подходить не буду. И мобильник выключу.
- Слушай, не вредничай, а? Ты о своей жизни заботишься - вот и заботься, а я о своей тоже, может, хочу позаботиться. И если мне нужен будет твой совет, твои мозги или хотя бы просто твои уши, я их все равно получу, хочешь ты этого или нет.