Джо глянул на Диона. Оба фыркнули.
— Еще что-нибудь? — спросил Джо.
— Да, — ответил Эстебан. — Гранаты. И ящичные мины.
— Что такое ящичная мина?
— Все это на корабле, — сообщил Эстебан.
— На каком?
— На военном транспорте, — объяснила Ивелия. — У седьмого пирса. — Она кивнула в сторону задней стены. — В девяти кварталах отсюда.
— Вы хотите, чтобы мы устроили налет на военный корабль, — уточнил Джо.
— Да. — Эстебан посмотрел на часы. — И пожалуйста, не позже чем через два дня, а то они уйдут из порта.
Он протянул Джо сложенный листок бумаги. Разворачивая его, Джо чувствовал сосущую пустоту внутри: он вспомнил, как передавал такие же записки отцу. Два года он твердил себе, что отца убила не тяжесть этих бумажек. В некоторые ночи ему почти удавалось себя в этом убедить.
«Сиркуло кубано», 8:00.
— Пойдете туда утром, — продолжал Эстебан. — Встретите там женщину, ее зовут Грасиэла Корралес. Она будет вместе с партнером, выполняйте их распоряжения.
Джо убрал бумажку в карман и сказал:
— Я не выполняю приказов женщин.
— Если хотите вытеснить Альберта Уайта из Тампы, — проговорил Эстебан, — вам придется выполнять ее приказы.
Глава тринадцатая
Дырка в сердце
Дион во второй раз привез Джо к гостинице, и Джо велел ему подождать где-нибудь поблизости, пока он не решит, будет ли сегодня проводить здесь вечер.
Служитель, одетый, как цирковая мартышка, в красный бархатный смокинг и такую же феску, резво выскочил из-за пальмы в кадке, установленной на веранде, выхватил у Диона чемоданы Джо и провел самого Джо внутрь. Дион остался ждать у машины. За мраморной стойкой Джо зарегистрировался и расписался в книге постояльцев золотой перьевой ручкой, которую протянул ему строгий француз с сияющей улыбкой и мертвыми глазами куклы. Француз передал ему латунный ключ на коротеньком шнурке красного бархата. На другом конце шнурка болтался тяжелый золотой квадратик с номером его комнаты: 509.
Номер люкс оказался действительно люксом: с кроватью площадью с Южный Бостон, с изящными французскими креслами, с изящным французским столом, сидящему за которым открывался вид на озеро. И в номере действительно имелась ванная, размером больше его камеры в Чарлстауне. Тот же служитель показал ему, где розетки, как включать лампы и потолочные вентиляторы. Кроме того, он продемонстрировал ему кедрового дерева платяной шкаф. Показал он ему и радиоприемник, обязательный для каждого здешнего номера. Джо тут же вспомнил Эмму и пышную церемонию открытия «Статлера». Он дал служителю чаевые, выпроводил его, уселся в одно из французских кресел, закурил папиросу и стал смотреть на темное озеро и на громаду отражавшейся в нем гостиницы: бесчисленные наклонные квадратики света на черной поверхности воды. Он невольно задумался, что сейчас может видеть отец и что — Эмма. Могут ли они увидеть его? Могут ли они видеть прошлое и будущее? Или невообразимые безбрежные миры? Или они не видят ничего? Потому что сейчас они — ничто. Они мертвы, они — прах, кости в ящике, а кости Эммы даже не собраны в ящик.
Он боялся, что, кроме этого, ничего и нет. И не просто боялся. Сидя в этом дурацком кресле, глядя на желтые ромбики окон в темной воде, он это знал. После смерти ты не попадаешь в лучший мир: лучший мир — этот, потому что ты еще не умер. Небеса не в облаках. Они — воздух у тебя в легких.
Он обвел глазами комнату, с ее высоким потолком, с люстрой над исполинской кроватью, со шторами толщиной не меньше его ляжки. Ему захотелось сбросить собственную кожу.
Он обвел глазами комнату, с ее высоким потолком, с люстрой над исполинской кроватью, со шторами толщиной не меньше его ляжки. Ему захотелось сбросить собственную кожу.
— Прости, — шепнул он отцу, хотя и знал: тот его не услышит. — Я не думал, что будет… — он снова оглядел комнату, — вот так.
Он затушил папиросу и вышел.
Тампа за пределами Айбора предназначалась исключительно для англосаксов. Дион показал ему несколько заведений близ Двадцать четвертой улицы, с помощью деревянных табличек предупреждающих о своих порядках на сей счет. Бакалейная лавка на Девятнадцатой авеню заявляла: «Собакам и латиноамериканцам вход запрещен», а у аптеки на Колумбус-авеню имелась табличка «Латиносам вход воспрещается» на левой створке дверей и «Итальяшкам вход воспрещается» — на правой.
Джо покосился на Диона:
— И тебя это как, устраивает?
— Понятно, нет. А что поделаешь?
Джо сделал щедрый глоток из фляжки Диона и вернул ее обратно.
— Сдается мне, тут где-то валяются камни, — заметил он.
Начался дождь, но прохладнее не стало. Дождь тут больше походил на пот. Близилась полночь, и, казалось, стало даже жарче: влажность мокрой шерстью облепляла тела. Джо перебрался на водительское сиденье и держал мотор на холостом ходу, а Дион в это время разбил оба стекла аптекаря. Затем он вскочил в машину, и они поехали обратно в Айбор. Дион объяснил, что итальянцы живут между Пятнадцатой и Двадцать третьей улицами. Латиносы с кожей посветлее обитают между Десятой и Пятнадцатой, латиносы-негры — ниже Десятой и к западу от Двенадцатой авеню, где располагаются почти все сигарные фабрики.
Там они и отыскали кабак — в конце плохонькой дороги, проходящей мимо сигарной фабрики Вахо и исчезающей под мангрово-кипарисовыми кронами. Это была просто хижина на сваях, глядящая на болото. Вдоль его берегов натянули сетку, закрепив ее на деревьях, и эта сетка закрывала и лачугу, и дешевые деревянные столики рядом с ней, и терраску на ее задах.
Здесь играли музыку. Джо никогда не слышал ничего подобного: что-то вроде кубинской румбы, но с обилием духовых, к тому же более раскованная и рискованная. Движения танцующих напоминали скорее совокупление, чем танец. Почти все тут были цветные, немного американских негров, значительно больше — кубинских. Люди с коричневой кожей не обладали индейскими чертами высокородных кубинцев или испанцев: лица у них были круглее, волосы жестче. Половина из них знала Диона. Пожилая барменша, не дожидаясь заказа, выдала ему бутыль рома и два стакана.
— Ты кто, новый босс? — спросила она у Джо.
— Похоже что так, — ответил он. — Я Джо. А вы?
— Филлис. — Она сунула ему сухую руку. — Это мое заведение.
— Тут мило. Как называется?
— «Заведение Филлис».
— Ну конечно.
— Что ты о нем думаешь? — спросил Дион у Филлис.
— Чересчур хорошенький, — ответила она и посмотрела на Джо. — Кто-нибудь должен тебя встряхнуть.
— Мы этим займемся.
— Уж не сомневаюсь, — изрекла она и ушла обслуживать другого посетителя.
Они вынесли бутылку на заднюю террасу, поставили ее на маленький столик и расположились в двух креслах-качалках. Сквозь сетку они смотрели на болото. Дождь прекратился, вернулись стрекозы. Джо услышал, как в кустах ворочается что-то тяжелое. И что-то столь же тяжелое возилось под полом.
— Рептилии, — сообщил Дион.
Джо поднял ступни над полом:
— Что?
— Аллигаторы, — объяснил Дион.