Мы с Виктором вышли. Он опять ссутулился от гори и и безнадежности, и я всем сердцем его пожалел.
Перед парадной дверью Виктор вытащил из кармана ключи, впустил нас и, как в прошлый раз, повел меня на светлую кухоньку. Я обещал составить ему компанию до возвращения матери, хотя ей это могло прийтись не по вкусу.
Перед дверью из кухни на задний двор Виктор застыл с видим озадаченным и тревожным.
— Точно помню, что перед уходом закрыл ее на засов, — сказал он и добавил, пожав плечами: — И уж точно закрыл калитку в проулок. Мама бесится, когда я оставляю ее открытой.
Он распахнул незапертую кухонную дверь и вышел в обнесенный высокой стеной, покрытый сорняками и жухлой травой дворик. На другом его конце в кирпичной стене красовалась высокая, крашенная в коричневый цвет калитка. Из-за нее Виктор повторно расстроился: и верхний, и нижний ее засовы пребывали отнюдь не в закрытом состоянии.
— Так закрой сейчас, — настойчиво посоветовал я, но Виктор по-прежнему стоял как потерянный.
У меня в голове словно вспыхнула молния, я все понял, но не успел обогнуть Виктора: в тот самый миг, как я шагнул к калитке, она отворилась.
Из прохода во дворик вошла Роза. Джина и обезьяноподобный Оспрей с видом победителей появились из дома. Роза и Оспрей были вооружены кусками садового шланга. У Розы кусок был с наконечником.
Виктор окаменел, отказываясь верить собственным глазам. Когда он заговорил, то из обращенного к матери бормотания можно было вычленить: «Ты рано вернулась».
Роза кралась ко мне от калитки, как вышедшая на охоту львица. Она размахивала гибким зеленым шлангом с тяжелым латунным наконечником и только что не облизывалась.
Джина в этот раз была без бигуди и поэтому выглядела хорошенькой. Пытаясь оправдать то, что должно было сейчас произойти, она начала плакаться Виктору, что его отец в тюрьме велел ей катиться к черту, потому как не был расположен слушать ее болтовню.
— После такого-то длинного конца! — причитала она. — Подлая скотина. Розе опять пришлось меня везти, теперь уже домой. А ты тут якшался с этим типом, с этим вот, про которого Роза говорит, что он зажал наш миллион. Как ты мог, юный Вик? Роза говорит, теперь-то она заставит его рассказать, что нам нужно, только твоей заслуги тут нет, говорит Роза.
Я слышал ее урывками, наблюдая за выражением лица Виктора, и с облегчением убедился, что ему тошно от вкрадчивого голоса Джины. Чем больше она говорила, тем сильнее сказанное действовало ему на нервы. Дух юношеского противоречия крепчал на глазах.
Происходящее и то, что должно было последовать, не совсем совпадали с теми «что, если», какие мы с Томом обсуждали в кустах. Но что если сейчас… если я быстро сориентируюсь, если сумею воспользоваться отвращением, которое вызывал у Виктора словесный понос его матушки, если сумею вытерпеть малую толику доводов Розы, то, быть может, Виктор наконец захочет поделиться со мной тем, что наверняка знает. Быть может, живая картина жестокости тетушки Розы подвигнет его поднести мне этот дар в виде компенсации. За такой приз, возможно, имеет смысл заплатить несколькими неприятными минутами. Так что давай действуй, сказал я себе.
В прошлое воскресенье, подумалось мне, черные маски застали меня врасплох. В это воскресенье все было по-другому. Я мог сам спровоцировать нападение, что и сделал, рванувшись к калитке, у которой меня поджидала Роза, размахивая наконечником.
Быстрая и безжалостная, она дважды успела меня достать, прежде чем я схватил ее правую руку и заломил за спину. Ее лицо оказалось в паре сантиметров от моего — сухая кожа в конопушках крупным планом. От ненависти и внезапной боли она ощерилась, обнажив зубы. Джина с проклятиями вцепились мне в ухо, чтобы заставить меня отпустить сестру.
За секунду до того, как Норман Оспрей вытянул меня по спине куском шланга, я успел заметить выражение ужаса на лице Виктора.
Роза вывернулась из моей хватки, оттолкнула Джину и еще раз огрела меня наконечником. Я умудрился ударом ноги уложить на какое-то время гориллу Нормана лицом в траву, но взамен Роза новым мощным ударом рассекла мне кожу на подбородке.
Хватит, подумал и. Перебор. Я обратился к моему единственному надежному оружию — пронзительному свисту. Мы с Томом договорились в кустах, что свист означает: «Быстрей ко мне!»
А что, если он не появится на свист?
Я свистнул еще раз, громче. Раздался оглушительный грохот, рев Тома, отдавшего команду собакам, и три рычащих добермана-пинчера вихрем вылетели из распахнутой кухонной двери в замкнутое пространство дворика.
В руках Том держал автомобильный насос. Оспрей попятился от него со своим бесполезным теперь куском шланга. Воскресные радости не обернулись для него одним сплошным удовольствием.
Роза, выбранная доберманами в жертвы, поджала хвост и позорно бежала с поля боя, захлопнув за собой калитку.
Джина только раз завизжала на Тома: он просто подавил ее ужасающе могучей фигурой, сведя протесты на нет. Она промолчала, даже выяснив, что он ворвался в дом, сломав запор на парадной двери. Не пыталась она и остановить сына, когда тот пробежал мимо нее со двора к парадному. Он окликнул меня — я еще не успел сойти с крыльца.
Том и его доберманы уже спустились на тротуар и направлялись к машине. Услышав голос Виктора, я остановился и подождал юношу. Скажет или нет? Стоил того шланг с наконечником или нет? Время воздаяния.
— Джерард… — у него прерывался голос, но не от бега, а от сцены во дворике. — Мне так противно. Если хотите знать, так доктор Форс живет в Линтоне. На Валли-оф-Рокс-роуд.
— Спасибо, — сказал я.
Виктор с несчастным видом смотрел, как я стираю с лица кровь позаимствованными на кухне его матушки бумажными салфетками.
— Помни, можно всегда связаться по электронной почте, — заметил я.
— Как только вы после всего этого со мной разговариваете!
Я широко улыбнулся:
— У меня пока еще все зубы целы.
— Берегитесь Розы, — предупредил он. — Она никогда не сдается.
— Попробуй устроить, чтобы тебя отправили жить к деду, — посоветовал я. — Там безопаснее.
Он немного взбодрился. На прощание я потрепал его по плечу и пошел по Лорна-террас туда, где меня ждал Том Филлин.
— Долго же вы собирались свистнуть, — заметил он, глянув на мое разбитое лицо.
— М-да, — улыбнулся я. — Свалял дурака.
— Так вы нарочно тянули! — воскликнул он. — Позволили этой стерве себя разукрасить.
— В общем и целом, — заметил я, — за что платишь, то и получаешь.
В понедельник врач стянул мои самые глубокие порезы полосками лейкопластыря.
— Снова наступил на те же грабли в черной маске? — высказала догадку констебль Додд, ужаснувшись моему виду.
— Роза плевать хотела на маску, — ответил я, не отрываясь от готовки. — Любишь чеснок?
— Не очень. Что собираешься делать с Розой Пейн?
Я уклонился от прямого ответа, сказав:
— Завтра отправлюсь в Линтон. Не хотелось бы, чтобы она об этом узнала. Тот мудр, кто знает своих врагов, а я знаю нашу Розу.
— Но Роза Пейн — это один человек, ты же говорил, что черных масок было четыре.
Я согласно кивнул.
— Букмекер Норман Оспрей был вторым номером, а Эдди Пейн, слуга при жокеях и отец Розы, — третьим, и он об этом сожалеет. Вся троица знает, что я их узнал. Последний, четвертый, тогда мне показался знакомым, но я, должно быть, ошибся.