Последний, четвертый, тогда мне показался знакомым, но я, должно быть, ошибся. Он меня держал, пока другие обрабатывали, и почти все время находился у меня за спиной.
Кэтрин молча выслушала и, казалось, ждала продолжения.
До сих пор неопознанный тип время от времени проскальзывал в моих расплывчатых воспоминаниях о том случае. Больше всего он мне запомнился своей холодной жестокостью. Часы мне разбил Норман Оспрей, однако руку с часами придерживал Черная Маска номер четыре. Теперь я видел, что сильнее всего испугался четвертого — он до сих пор, восемь дней спустя, вторгался в мои сны, в которых норовил столкнуть меня в раскаленную жижу стекловаренной печи.
Этой ночью констебль Додд мирно спала в моих объятиях, но в моем сне этот четвертый именно ее бросил в гибельный жар.
Во вторник я проснулся весь потный, осыпая Розу Пейн грязными ругательствами, к которым прибегаю только в исключительных случаях.
— В этот раз возвращайся живым и здоровым, — обеспокоенно попросила Кэтрин, прежде чем с ревом умчаться в рассвет.
Позже я, следуя плану Тома Филлина, вышел из деревни, прошагал полтора километра и сел в автобус. Я сошел в соседнем городке у газетного киоска, где вечно толпится народ, забрался в заказанный автомобиль с водителем и почувствовал уверенность, что за мной никак не мог увязаться «хвост».
Благодаря плану Тома я в целости и сохранности прибыл в Линтон на побережье Девоншира. В ратуше я узнал точный адрес доктора Адама Форса, проживающего на Валли-оф-Рокс-роуд. В высоком старинном доме никого не оказалось. Соседи ничем не могли мне помочь, но один из них припомнил, что у доктора Форса, кажется, есть пациенты в частной лечебнице «Приют Феникса» и он бывает у них по вторникам.
Я поблагодарил мужчину за помощь. Кстати, не мог бы он описать внешность доктора Форса, чтобы я сразу узнал его при встрече?
— Конечно, — ответил он, — его узнать проще простого. У него темно-голубые глаза, короткая седая бородка, и он носит оранжевые носки.
Я захлопал глазами.
— Он не различает ни красного, ни зеленого, — объяснили мне. — Он дальтоник.
Я решил пройти задами по тихой, забирающей в гору дороге. «Приют Феникса» занимал обширное здание с двумя длинными крыльями. В вестибюле все напоминало отель, но заглянуть во внутренние помещения лечебницы мне не удалось: прислонившись к стойке администратора, стояли двое в белых халатах. Одной оказалась женщина, другим — мужчина с седой бородкой и, хотите — верьте, хотите — нет, в оранжевых носках.
Когда я вошел, они наградили меня беглым взглядом.
— Доктор Форс? — попытал я удачу и в ответ услышал долгожданное:
— Чем могу служить?
В свои пятьдесят шесть он выглядел весьма импозантно. Хорошая прическа в сочетании с седой бородкой придавали его голове силуэт, за который актерам платят деньги. Пациенты должны ему доверять, подумал я. В его манере держаться проступала властная натура. С таким придется попотеть.
Я чуть ли не сразу понял, что труднее всего будет не ошарашить доктора, а разобраться во всех тонкостях его мышления. Все время, что я находился в его обществе, я ощущал, как, по всей видимости, непритворное дружелюбие периодически сменяется в нем неискренностью и глухой недоброжелательностью. Он был умен и все схватывал на лету. Большей частью я чувствовал к нему теплое расположение, которое, однако, время от времени чередовалось со вспышками антипатии.
— Сэр, — почтительно обратился я к нему, учитывая разницу в возрасте, — я здесь из-за Мартина Стьюкли.
Напустив на себя мину «с сожалением должен вам сообщить», он сказал, что Мартин Стьюкли мертв. Я ответил, что знаю про смерть Мартина Стьюкли.
— Вы репортер? — осведомился он с подозрением.
— Вы репортер? — осведомился он с подозрением.
— Нет, стеклодув, — ответил я и представился: — Джерард Логан.
Он остолбенел. Оправившись от потрясения, он вежливо спросил:
— Что вам угодно?
Я ответил ему в тон, без угрозы:
— Мне бы очень хотелось получить назад видеопленку, которую вы в канун Нового года забрали из демонстрационного зала мастерской «Стекло Логана».
— Ах, нам бы хотелось? — К нему возвращался апломб. — Не понимаю, о чем вы толкуете.
Доктор Форс не спеша оглядел мои заведомо консервативные костюм и галстук, прикидывая, достанет ли у меня пороху причинить ему неприятности. Ответ, видимо, оказался не в его пользу, потому что он предложил побеседовать на открытом воздухе.
На тот случай, если он заметил порезы у меня на лице и все прочее, я сказал, что обязан ими убежденности Розы, будто я держу у себя его пленку или знаю ее содержание.
— Она считает, что стоит ей надавить на меня посильнее, и и представлю ей либо пленку, либо информацию, хотя не имею ни того ни другого. — Помолчав, я спросил: — Что вы предлагаете?
— Отдайте этой женщине все, что угодно. Все пленки похожи одна на другую.
— Она думает, что вашей цена — миллион. Это так?
Форс, по-моему, ответил правдиво:
— Не знаю.
— Мартин Стьюкли, — миролюбиво пробормотал я, — выписал на ваше имя чек с массой нулей.
Форс очень расстроился и резко ответил:
— Он обещал никому не говорить о…
— Он и не говорил. После него остались корешки чеков.
Я почти физически почувствовал, как он задается вопросом: что еще оставил после себя Мартин?
— Роза Пейн, — четко произнес я, — убеждена, будто я знаю, где ваша пленка и что на ней. Или вы найдете способ оградить меня от нее, или я сообщу ей то, что ей до смерти хочется знать.
— Вы хотите сказать, что я, во-первых, знаком с этой самой Розой и, во-вторых, каким-то образом несу ответственность за ваши… э-э… травмы?
— Да и да, — ответил я жизнерадостно.
— Вздор.
По его лицу было видно, что он прикидывает, как лучше выпутаться из неудобного положения.
— Тем не менее пленку из моего магазина забрали вы, так что будьте добры хотя бы сказать, где она находится.
Я сменил тон, поэтому он расслабился и дал ответ, совсем меня не удовлетворивший:
— Предположим на миг, что вы правы и пленка у меня. Возможно, я использовал ее, чтобы записать спортивную программу. Теперь на ней можно увидеть бега, и только.
Никому не придет в голову случайно стереть состояние, если он не уверен, что сможет восстановить запись. То есть никто не сделает этого нарочно.
— Вы уничтожили запись сознательно или по ошибке? — спросил я.
Он рассмеялся в бородку и заявил:
— Я никогда не ошибаюсь.
Меня пробрала дрожь — я узнал чисто человеческую слабость: при всей своей любезности доктор считал себя богом.
Он остановился у ствола упавшей ели.
— Разговор окончен. Меня ждут пациенты, — произнес он, как бы завершая аудиенцию. — Уверен, вы найдете свой собственный выход из положения.
Он пошел назад. К его очевидному раздражению, я последовал за ним.
— Осталось выяснить всего пару вещей, — сказал я. — Как вы познакомились с Мартином Стьюкли?
— Вас это не касается, — спокойно ответил он.
— Мартин отвалил вам гору денег в обмен за сведения, которые вы назвали взрывчаткой.
— Нет.