Роберт Даллингтон, современник Шекспира, предпринявший попытку сохранить перевод как можно ближе к тексту, просто впал в отчаяние и отказался от дальнейшей работы, едва дойдя до половины. Других попыток переложить книгу на английский не последовало. Западные интеллектуалы сочли «Гипнеротомахию» олицетворением неясности. Ее высмеивал Рабле. Кастильоне давал совет мужчинам-современникам: не говорите, как Полифил, когда ухаживаете за женщиной.
Но почему она так трудна для понимания? Да потому что, помимо латыни и итальянского, автор пользовался греческим, арабским, древнееврейским и халдейским языками. В книге есть даже египетские иероглифы. Автор писал одновременно на нескольких языках, иногда смешивая их в одном предложении. Когда же и этих языков не хватало, он изобретал собственные слова.
Тайны есть не только в книге, они еще и окружают ее. Начать с того, что до недавнего времени никто не знал, кто написал «Гипнеротомахию». Секрет личности автора охранялся так тщательно, что даже сам великий Альд, ее издатель, не ведал имени того, кто сочинил самую прославленную из его книг. Кто-то из редакторов написал введение, в котором обращается к Музам с просьбой открыть ему имя автора. Музы не вняли просьбе. Их объяснение звучит так: «Лучше быть осторожным, дабы не поглотила божественное мстительная зависть».
Я задаю вам вопрос: зачем все это было нужно, если человек писал обычный любовный роман? К чему так много языков? Какой смысл посвящать двести страниц архитектуре? А восемнадцать страниц храму Венеры? А пятьдесят — пирамиде? А еще сто сорок — драгоценным камням и металлам, балету и музыке, пище и сервировке стола, фауне и флоре? Почему римлянин, обогативший себя знаниями по столь многим предметам, изучивший столько языков, убедил величайшего в Италии печатника не только опубликовать загадочную книгу, но и не указывать его имя? А главное, что такое «божественное» имеют в виду Музы, отказывающие редактору в просьбе назвать имя автора? О какой «мстительной зависти» идет речь и что способно возбудить эту зависть?
Ответ заключается в том, что перед нами не любовная история. Автор изобрел нечто такое, что остается недоступным и нашему пониманию. Откуда же начинать поиски?
Я не собираюсь вам указывать. Пусть загадка останется загадкой, над которой вы поразмышляете сами. Разгадайте ее, и вы станете на один шаг ближе к пониманию того, что такое «Гипнеротомахия».
С этими словами Тафт включает проектор, и на экране возникают три черно-белые картины.
— Вы видите три рисунка из «Гипнеротомахии», иллюстрирующие преследующий Полию кошмар. На первом изображен мальчик, направляющий в лес горящую повозку. Ее влекут две обнаженные женщины, которых возничий погоняет хлыстом, как животных. Полня наблюдает за происходящим из-за деревьев.
— На втором рисунке мальчик перерубает сковывающие женщин раскаленные цепи и пронзает обеих мечом. Затем он разрубает их на части.
На последнем рисунке мальчик вынимает из тел жертв еще трепещущие сердца и скармливает их диким зверям. Внутренности он отдает орлам. Куски мяса достаются собакам, волкам и львам.
Проснувшись, Полня просит служанку объяснить сон, и женщина говорит, что мальчик — это Купидон, а девушки оскорбили его тем, что отказали во внимании своим ухажерам. Полия делает вывод, что поступила плохо, когда не ответила на любовь Полифила.
Тафт умолкает и, повернувшись к залу спиной, рассматривает громадные, словно повисшие в воздухе картины.
— Но давайте предположим, что явное значение не является истинным, — продолжает он, все еще стоя к нам спиной. — Что, если интерпретация сна, данная служанкой, неверна? Что, если понесенное женщинами наказание должно лишь послужить нам ключом к разгадке того, в чем в действительности состоит их преступление?
Давайте вспомним, какое наказание за государственную измену веками практиковалось в некоторых европейских государствах до и после написания «Гипнеротомахии».
Осужденного за это преступление сначала подвергали волочению, то есть привязывали к хвосту лошади и провозили через город. Затем его доставляли к эшафоту и вешали. Но вешали так, чтобы он остался жив. После этого ему вспарывали живот, вырезали внутренности и сжигали их тут же, на месте. Палач доставал сердце и предъявлял его зрителям. И только после этого труп обезглавливали, останки четвертовали и, насадив на пики, выставляли на всеобщее обозрение в людных мостах в качестве предупреждения будущим предателям.
Тафт поворачивается к залу — ему надо видеть реакцию слушателей — и снова возвращается к слайдам.
— Имея все это в виду, давайте еще раз попытаемся проникнуть в смысл картин. Мы видим, что многие детали совпадают с тем, о чем я только что рассказал. Жертв действительно доставляют к месту казни, точнее, они доставляют себя сами да еще привозят туда своего палача. Их четвертуют, их сердца предъявляют публике, которая в данном случае состоит из диких зверей.
Однако вместо того, чтобы повесить, женщин убивают мечом. Как это понимать? Одно из возможных объяснений состоит в том, что обезглавливание посредством топора либо меча считалось наказанием, более подходящим для особ высокого звания, тогда как повешение представлялось делом слишком грубым. Вероятно, казненные принадлежали к благородному сословию.
И наконец, звери на рисунках заставляют нас вспомнить о трех зверях из первой песни «Ада» Данте или шестого стиха книги пророка Иеремии. — Тафт обводит взглядом притихшую аудиторию.
— Я только собирался сказать, что… — с улыбкой замечает Чарли.
Закончить, как ни удивительно, ему не дает Джил.
— Лев символизирует грех гордыни, — продолжает Тафт, — тогда как волк — грех алчности. Это смертные грехи, на что указывает и мера наказания. Но дальше мы видим, что автор «Гипнеротомахии» отступает от «Божественной комедии»: у Данте третий зверь — леопард, символизирующий похоть. Однако Франческо заменяет леопарда на собаку, давая понять, что похоть не была в числе грехов, за которые две женщины понесли наказание.
Тафт делает паузу, давая собравшимся время, чтобы переварить услышанное.
— Таким образом, мы начинаем читать язык жестокости. Вопреки представлениям многих из вас это не исключительно варварский язык. Подобно многим нашим ритуалам, он многозначен. Нужно только научиться его читать. Я же укажу вам на еще одну деталь, которая поможет лучше понять рисунок. Я укажу вам на нее, поставлю вопрос и… Остальное за вами.
Итак, мы переходим к последнему ключу. Если обратить внимание на оружие в руках мальчика, то нетрудно предположить, что Полия идентифицировала его неверно. Будь это Купидон, как решила служанка, его оружием были бы лук и стрелы, но никак не меч.
По залу проносится легкий шум. Похоже, многие из присутствующих увидели Валентинов день в совершенно ином свете.
— И вот я спрашиваю вас: кто этот мальчик, размахивающий мечом, заставляющий женщин оттащить его боевую колесницу в лес, а затем убивающий их, как будто они виновны в государственной измене?
Он умолкает, словно готовясь дать ответ, но вместо этого говорит:
— Решите эту задачку, и вы начнете понимать скрытую правду «Гипнеротомахии». Возможно, вы даже начнете понимать значение не только смерти, но и тех форм, которую смерть принимает. Все мы — и те, кто наделен верой, и те, кто ею обделен, — слишком привыкли к знаку креста, чтобы понимать значение распятия. Но религия, в особенности христианство, всегда была историей о смерти во цвете жизни, о жертвах и мучениках. Сегодня, когда мы чтим самых известных из мучеников, нам нельзя об этом забывать.
Тафт снимает очки, складывает их, кладет в нагрудный карман и говорит:
— Вверяю вам это и верю в вас.