Моска пил кофе. На мгновение он задохнулся от гнева и теперь только и ждал момента улизнуть из этой комнаты. Все это зашло слишком далеко.
Их болтовня уже начала действовать ему на нервы.
- Но он должен прекратить бегать по девкам, - сказала Эмми.
Моска смиренно вмешался в разговор:
- Одна только загвоздочка. Я не готов назначить дату свадьбы.
Они с изумлением воззрились на него.
- И я не уверен, что хочу жениться, - добавил он с ухмылкой.
- Что? - Эмми опешила. - Что? - Она была так разгневана, что не смогла больше ничего сказать.
- И хватит бубнить про три года. Мне-то какая разница, что ее ни разу не поимели за эти три года? Вы что же думаете, я только об этом и
размышлял бессонными ночами? Что, черт возьми, коли она не пользовалась своей штучкой, она у нее стала золотой? У меня было полно других забот!
- Пожалуйста, Уолтер! - взмолилась мать.
- К черту! - сказал Моска.
Мать вышла из-за стола и отвернулась к плите.
Он знал, что она плачет. Все вдруг встали, и Альф, держась рукой за край стола, злобно закричал:
- Хорошо, Уолтер, всю эту болтовню о том, что тебе надо приспособиться, тоже можно прекратить!
- По-моему, с тобой слишком много цацкаются с тех пор, как ты вернулся домой, - сказала Эмми с нескрываемым презрением.
Ему нечего было возразить - разве что сказать все, что он о них думает.
- Поцелуй меня в задницу! - И хотя Моска произнес эти слова, обращаясь к Эмми, он обвел взглядом всех троих. Он встал и собрался уйти, но
Альф, все еще держась за стол, преградил ему дорогу и заорал:
- Черт тебя побери, это уж переходит всякие границы! Извинись, слышишь, немедленно извинись!
Моска оттолкнул его и слишком поздно заметил, что Альф без протеза. Альф рухнул и головой ударился об пол. Обе женщины вскрикнули. Моска
быстро наклонился, чтобы помочь Альфу подняться.
- Эй, с тобой все нормально? - спросил он.
Альф кивнул, но закрыл лицо руками и продолжал сидеть на полу. Моска выбежал из квартиры. Он навсегда запомнил эту картину: мать стоит у
плиты и плачет, ломая руки.
В день отъезда Моски мать ждала его дома - она с самого утра никуда не выходила.
- Глория звонила, - сказала она.
Моска кивнул, приняв к сведению ее слова.
- Ты сейчас будешь укладывать вещи? - робко спросила мать.
- Ага, - ответил Моска.
- Тебе помочь?
- Не надо.
Он пошел к себе в спальню и достал из шкафа два новеньких чемодана. Он сунул сигарету в зубы и стал искать спички в кармане, а потом пошел
за ними на кухню.
Мать все еще сидела за столом. Она закрыла лицо носовым платком и беззвучно плакала.
Он взял спички и собрался выйти.
- Почему ты со мной так обращаешься? - спросила мать. - Что я тебе сделала?
Ему не было ее жалко, и ее слезы оставили его равнодушным, но он терпеть не мог истерик. Он постарался говорить спокойно и тихо, чтобы
унять клокотавшее внутри раздражение:
- Ничего ты не сделала.
Я просто уезжаю. Ты тут ни при чем.
- Почему ты вечно говоришь со мной так, будто я тебе чужая?
Ее слова больно резанули по сердцу, но он не смог даже притвориться нежным.
- Я просто перенервничал, - сказал он. - Если ты никуда не уходишь, может, поможешь мне собраться?
Она пошла с ним в спальню и аккуратно сложила все его вещи, которые он рассовал по чемоданам.
- Сигареты тебе нужны? - спросила мать.
- Нет, куплю на корабле.
- Все-таки я сбегаю куплю, на всякий случай.
- На корабле они стоят всего двадцать пять центов пачка, - сказал он. Ему ничего не хотелось у нее брать.
- Но лишние сигареты тебе не помешают, - возразила она и ушла.
Моска сел на кровать и уставился на фотографию Глории на стене. Он ничего не чувствовал.
Ничего не вышло, подумал он. Очень жаль. И подивился их терпению, осознав, сколько же усилий они приложили, чтобы выносить все его
закидоны, и сколь мало усилий приложил он. Он подумал, что мог бы сказать матери на прощанье - попытаться ее убедить, что она бессильна что-либо
изменить, что его решение вызвано причинами, над которыми ни он, ни она не властны.
В гостиной зазвонил телефон, и он пошел снять трубку. В трубке послышался бесстрастный, но дружелюбный голос Глории:
- Я слышала, ты завтра уезжаешь. Мне зайти вечером попрощаться или я могу это сделать по телефону?
- Как хочешь, - ответил Моска, - но мне надо уйти около девяти.
- Тогда я зайду чуть раньше, - сказала она. - Не волнуйся. Я только попрощаться. - И он знал, что она не солгала, что ей уже на него
наплевать, что он уже не тот, кого она когда-то любила, и что она действительно хочет попрощаться в знак старой дружбы, а вернее сказать, просто
из любопытства.
Когда мать вернулась, он уже все решил.
- Мама, - сказал он, - я уезжаю немедленно.
Звонила Глория. Она хочет зайти вечером, а я не желаю ее видеть.
- Как немедленно? Вот прямо сейчас?
- Да, - отрезал Моска.
- Но разве ты не проведешь последнюю ночь дома? - спросила она. - Скоро вернется Альф, Ты же можешь хотя бы своего брата дождаться, чтобы
попрощаться с ним.
- Счастливо, мама, - сказал он и поцеловал ее в щеку.
- Погоди, - сказала мать, - ты забыл свою спортивную сумку. - И как она всегда делала, когда он уходил играть в баскетбол, и как в тот раз,
когда он отправлялся на фронт, взяла небольшую голубую сумку и стала класть туда вещи, которые могли ему понадобиться в дороге. Но только сейчас
вместо сатиновых трусов, кожаных наколенников и кед она положила бритвенный прибор, свежую смену белья, полотенце и мыло.
Потом взяла кусочек бечевки из ящика комода и привязала сумку к ручке чемодана.
- Ну, - вздохнула она, - уж и не знаю, что люди скажут. Наверно, подумают, что я во всем виновата, что тебе со мной было плохо. По крайней
мере, после того как ты обошелся с Глорией, ты мог бы остаться сегодня, увидеться с ней, попрощаться по-человечески, чтобы она не обижалась.
- Мы живем в жестоком мире, мама, - сказал Моска. Он еще раз поцеловал ее, но, прежде чем он ушел, она еще ненадолго задержала его:
- Ты возвращаешься в Германию к той девушке?
И Моска понял, что, скажи он "да", тщеславие матери будет удовлетворено и она поймет, что он уезжает не по ее вине.