Вы обедали? Молодой человек молча встал.
- Тогда пошли, - сказал Мегрэ, и они скрылись в ночи.
Глава 9
"Карусель"
Любой с набережной дез Орфевр - Люкас или Жанвье - сразу понял бы, что нужно Мегрэ. Даже взглянув на него со спины. Может быть, она ссутуливалась? Опускались плечи?
Во всяком случае, стоило инспекторам увидеть спину шефа в длинном коридоре Дворца правосудия, когда он, ни слова не говоря, приводил к себе в кабинет человека, они понимающе переглядывались.
- Ara! Ясное дело - свидетель.
И никто не удивлялся, что через несколько часов появлялся официант из пивной "Дофин" с бутербродами и пивом.
Здесь же провожать взглядом Мегрэ и его попутчика, когда они шли по темной улице, было некому.
- Подождите, пожалуйста, минутку. Комиссар зашел в полную странных запахов бакалею, купил серого табаку и спички.
- Да, и пачку папирос. Лучше даже две.
В банке на витрине были слипшиеся конфеты, которые в детстве он очень любил, но сейчас купить не решился. По пути Альбер Форлакруа молчал, явно стараясь держаться непринужденно.
Ограда мэрии, двор, потом кабинет: тепло, в темноте светится раскаленная печка.
- Заходите, Форлакруа. Располагайтесь.
Мегрэ зажег свет, снял пальто и шляпу, подбросил в печку угля и несколько раз обошел вокруг комнаты; по его лицу пробегали отблески беспокойства. Он ходил взад и вперед, посматривал то туда, то сюда, переставлял с места на место вещи, курил, что-то ворчал себе под нос, словно ожидал чего-то, а оно не появлялось. Для него этим "чем-то" было чувствовать себя: в своей шкуре, как он любил выражаться, чтобы избежать слова "вдохновение".
- Садитесь. Можете курить.
Он подождал, когда Форлакруа, по деревенской привычке, достанет папиросу прямо из распечатанной пачки, лежавшей у него в кармане куртки, дал ему прикурить, потом, прежде чем усесться самому, вспомнил об окошке в сарае, через которое он совсем недавно наблюдал за двумя мужчинами. Взглянул на окно своего кабинета, решил закрыть ставни, но не смог распахнуть окно и ограничился тем, что спустил пыльные шторы.
- Ну вот! - вздохнул он и с явным удовлетворением уселся. - Что скажете, Форлакруа?
"Карусель", как говорили на набережной дез Орфевр, началась. Альбер держался настороженно. Откинувшись слегка назад, поскольку ноги у него были слишком длинны для стула, на котором он сидел, молодой человек смотрел на комиссара и даже не пытался скрыть злость.
- Это вы вызвали мою мать? - после минутного молчания спросил он.
Значит, он видел, как она вылезала из машины или садилась в нее. Видел он и голландца Хораса Ван Ушена.
- Допросить вашу мать было необходимо, - ответил Мегрэ. - Она сейчас в Ларош-сюр-Йон, где пробудет несколько дней. Может быть, вы сумеете ее повидать?
Уставившись на парня, комиссар подумал: "Насколько ты, мой мальчик, ненавидишь отца или того, кто им считается, настолько же безрассудно ты обожаешь мать". И без всякого перехода осведомился:
- Во время последней встречи она призналась, что Форлакруа вам не отец, не так ли?
- Я это уже знал, - буркнул Альбер, глядя на свои сапоги.
- И могу поспорить: уже давно. Сколько же вам было лет, когда вы сделали это открытие? Вам, наверно, было тяжело?
- Напротив!
- Вы ненавидели судью Форлакруа, еще не зная об этом?
- Я его не любил.
А парень осторожен! Взвешивает каждое слово, как крестьянин на ярмарке, и каковы бы ни были его чувства, не горячится, - наверное, знает, что легко входит в раж.
- Так сколько же вам было лет?
- Около шестнадцати. Я тогда учился в люсонском лицее. Меня на несколько дней забрали оттуда. Отец, то есть Форлакруа, пригласил из Парижа знаменитого врача. Сначала я подумал, что для сестры, но оказалось, что и для меня тоже.
- Ваша сестра уже была.., необычной?
- Не совсем такая, как все.
- А вы?
Альбер вздрогнул и посмотрел комиссару в глаза.
- Никто никогда не говорил мне, что я ненормальный. В лицее я учился отлично. Врач осматривал меня несколько часов, делал всякие анализы. Судья стоял позади, беспокоился, возбужденно говорил о чем-то мне непонятном. Что-то упоминал о группах крови - группе А, группе Б. Потом в течение нескольких дней с нетерпением ждал результатов анализов, и когда пришел ответ на бланке парижской лаборатории, судья посмотрел на меня холодно, с ледяной улыбкой, словно скинул наконец с плеч большую тяжесть. - Альбер говорил медленно, взвешивая каждое слово. - В лицее я расспросил старших ребят. Узнал, что у ребенка та же группа крови, что у одного из родителей, и что в некоторых странах это доказательство принимается судом при установлении отцовства. Значит, моя кровь имела другую группу, чем кровь судьи, - заявил он почти с триумфом. - Я хотел сбежать, но у меня не было денег. Меня подмывало уехать к матери, однако адреса ее я не знал, а судья, как только речь заходила о ней, замолкал. Я пошел служить в армию. Когда вернулся, решил жить, как живут здесь все.
- К тому же, ваш темперамент толкал вас к большим физическим нагрузкам, верно? Но скажите, почему вы остались в деревне, где жил судья?
- Из-за сестры. Я снял дом и стал сборщиком мидий. Разыскал судью и попросил отдать мне сестру.
- А он, конечно, отказал!
- Почему вы говорите "конечно"? Во взгляде Альбера опять сверкнула злоба.
- Потому что судья, похоже, обожает дочь.
- Или ненавидит, - выдавил Альбер сквозь зубы.
- Вы так считаете?
- Меня-то он ненавидит во всяком случае, - ответил парень и вдруг встал. - Какое все это имеет отношение к вашему делу? Вы хотели, чтобы я разговорился, да?
Он пошарил рукой в кармане, но папиросы не нащупал; Мегрэ протянул ему пачку, купленную специально на этот случай.
- Сядьте, Форлакруа.
- Правда, что судья сознался?
- В чем?
- Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
- Он сознался в старом преступлении. Когда-то в Версале он застал вашу мать с мужчиной и убил его.
- Ого!
- Скажите, Форлакруа... Молчание. Тяжелый взгляд Мегрэ.
- Вы дружны с Марселем Эро?
Снова молчание. Мэр по привычке поставил на столе у Мегрэ бутылку с вином, и комиссар наполнил стакан.
- И что из этого?
- Ничего. Во всяком случае, ничего особенного. Вы примерно одних лет. Он тоже сборщик мидий. Вы, наверное, встречали его в море, на танцах, еще где-нибудь. Я говорю о времени, когда он еще не лазил к вашей сестре в окно.
- Да, мы дружили.
- Вы живете один, так ведь? Довольно необычная для вашего возраста привычка к одиночеству.