Постель как постель,
ящичек ночного столика пуст, как и гардероб...
Поженились - Як на Циби,
Як Цидрак на Циби Дриби,
Як Цидрак Алицидрони - на Циби Дриби Лампампони...
Было там что-то еще или вся считалочка только из этих двух
куплетов и состояла? Он уже не помнил. И, перейдя в гостиную,
продолжая там подробнейший осмотр, повторял и повторял про себя
незатейливый детский стишок, чтобы изгнать, заглушить мучительные
воспоминания об умном, толковом, везучем и веселом человеке,
совершенно внезапно для всех, его знавших, найденном с пулей в
голове и пистолетом в руке.
Семка Акимов подыскал самые удачные слова. Это было не
правильно. Это ни за что не связывалось - Струмилин и
самоубийство, столь скоропалительное, ошеломляющее. Последний
человек, от которого следовало подобного ожидать. Теперь Лямпе,
как ему казалось, понимал всецело то странное выражение лица, с
которым Александр Васильевич, не глядя ему в глаза, произнес:
- Ну что же, как выражаются цыганки-гадальщицы, предстоит
вам, бриллиантовый, дальняя дорога...
И в гостиной - ничего. Никаких улик, не говоря уж о
посторонних предметах, свидетельствовавших бы, что здесь кто-то
жил. Глупо было и рассчитывать на другой итог поисков.
Сев в кресло - хорошее, покойное, нерасшатанное, - он выкурил
папиросу. Достал со дна чемодана, из-под сорочек, тяжелый
сверточек, развернул полосатый ситчик, извлек матово
поблескивающий браунинг, второй номер. Звонко вогнал ладонью
обойму, пару секунд поколебавшись, все же не стал загонять патрон
в ствол. В конце концов, слежки нет, ничего еще толком не
известно, а посему не стоит уподобляться истеричной барышне.
Сохраним самообладание, товарищ Лямпе...
Досадливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:
- Ах ты, господи!
И быстрыми шагами направился в ватерклозет. Приподнявшись на
цыпочки, обеими руками снял тяжелую чугунную крышку смывного
бачка, бережно поставил ее у стены, так, чтобы не упала, встал на
край белоснежной клозетной чашки и, вытянув шею, заглянул в бачок.
Сердце прямо-таки застучало, когда он увидел светлую ниточку,
надежно привязанную к тонкой водосливной трубке - черной,
ослизлой. Осторожненько потянул двумя пальцами - и из мутноватой
воды вынырнул небольшой резиновый мешочек, привязанный к другому
концу.., нет, не нитки, как показалось прежде, а лески из конского
волоса. Резко дернув рукой, оборвал леску, спрыгнул на пол, крепко
зажав добычу в руке.
Новомодное изобретение французской выделки - кондом, еще
именуемый презервативом. Накрепко завязан, так что содержимое в
воде промокнуть не должно...
Ощутив азартное охотничье возбуждение, Лямпе вернулся в
гостиную, посмотрел находку на свет. Больше всего то, что
находилось внутри, напоминало многократно сложенный лист бумаги -
ну да, и буквы видны...
Торопясь, открыл перочинный ножичек, осторожно подцепил
лезвием резину, вспорол. Достал бумагу, принялся осторожно
разворачивать.
Бегло прочитал. Перечитал. Недоуменно пожал плечами.
Аккуратный, разборчивый почерк, несомненно, образованного
человека, привыкшего к письму. Синие, ализариновые чернила.
Стандартная писчая бумага, употребляется как во многих
присутственных местах, так и для частных надобностей.
Синие, ализариновые чернила.
Стандартная писчая бумага, употребляется как во многих
присутственных местах, так и для частных надобностей.
"В природе золото чаще всего встречается в виде зерен и
песчинок, однако не столь уж редко образует и самородки
значительной величины. Природное золото именуется также шлиховым.
Стопроцентно чистым золото не бывает никогда, обычно оно содержит
от 5 до 30 процентов серебра, меди - до 20 процентов. Как правило,
вкрапленное в кварц в коренных месторождениях, при разрушении
кварцевых жил золото освобождается от материнской породы, уносится
водою и благодаря своему большому удельному весу отлагается в
руслах рек, образуя те самые россыпи, из коих большая часть этого
металла и добывается человеком.
Элементарный способ добычи золота из песков промывкою
заключается в том, что наклонный желоб..."
На этом слове текст обрывался - просто-напросто оттого, что
писавший добрался до нижнего края бумажного листа. Вполне
возможно, продолжил на другом, но найденный лист - единственный.
"Черт знает что", - растерянно подумал Лямпе. Как это
прикажете понимать? Все, что он только что прочел, ни в малейшей
степени не содержало в себе чего-то тайного, секретного,
долженствующего быть укрытым от посторонних. Прямо-таки азы - то
kh из учебника для Горного института, то ли из словаря Брокгауза и
Ефрона. Самые что ни на есть примитивные сведения, своеобразный
букварь для профана. Зачем понадобилось это прятать столь
изощренным образом, так, чтобы люди, редко сталкивавшиеся с
новомодными клозетами, не догадались там поискать?
Шифр, быть может? Даже если и так, нечего и пытаться
расшифровать самому: не имея особого навыка, да и подручных
приспособлений тоже, немногого добьешься...
В конце концов Лямпе понял, что, продолжая вертеть так и сяк
этот чертов листок, он окончательно уподобится мартышке из басни
Крылова, решительно неспособной догадаться об истинном
предназначении очков. Со вздохом пожал плечами, тщательно свернул
листок и спрятал его в бумажник. Поместил браунинг в потайном
кармане пиджака, вшитом под правым рукавом, расположив пистолет
стволом вверх, чтобы при необходимости в секунду можно было
выхватить, зацепив пальцем скобу. Сунул в брючный карман запасную
обойму, вытянул ноги и, пуская колечки дыма, стал терпеливо ждать,
когда появится Акимов.
Глава третья
Охотники и дичь
Акимов вел его по некрашеному деревянному тротуару так
уверенно, словно прожил в этом городе добрый десяток лет, а не
приехал впервые позавчера. Первое время Лямпе по некоей инерции
еще ломал голову над загадочной находкой, но потом перестал,
прекрасно сознавая, что не продвинется таким образом ни на вершок.
Шагал, ни о чем особенном не думая, помахивая в такт золотисто-
коричневой палкой из испанского камыша, таившей в себе трехгранный
шпажный клинок. Напрасно некоторые считают, что подобные
приспособления отжили свой век, иногда такая шпага может чертовски
помочь, а то и спасти жизнь, как это было во Львове...
- Леонид Карлович...
- А?
- Вот как хотите, а не верится мне, чтобы Струмилин...
- Сема, перестань, - с сердцем сказал Лямпе. - Мы с тобой не
гимназисты.