Как-то раз гуляет расс по Летнему Саду со статс-секретарем Мордером, обсуждает осложнения в итальянско-абиссинских отношениях, вдруг видит - толпа. Подошел - эфиопский бог! Гувернантка играет на гармонике, а его сын с дочуркой пляшут и поют. Публика на арапчат пялится, хлопает, бросает деньги в скрученную из полотенца чалму, и щедро бросает, от души.
В общем, пришлось Мими из северной столицы уносить ноги со всей возможной поспешностью - без багажа, без вида на жительство. Все бы ничего, вздыхала она, только арапчат жалко. Бедненькие Марьямчик и Асефочка, скучно им, поди, теперь живется.
Зато мне с тобой нескучно, подумал Момус, любовно глядя на высунувшееся из-под одеяла плечико с тремя симпатичными родинками в виде правильного треугольника.
Он закинул руки за голову, осмотрел нумер, в который въехали только накануне, заметая след. Шикарные апартаменты: с будуаром, гостиной, кабинетом. Золотой лепнины многовато, купечеством отдает. В "Лоскутной" апартаменты были поизящней, но оттуда пора было съезжать - разумеется, совершенно официальным образом, с щедрой раздачей чаевых и позированием перед рисовальщиком из "Московского наблюдателя". Покрасоваться на обложке почтенного иллюстрированного журнала в виде "его высочества" не помешает - глядишь, когда-нибудь и пригодится.
Момус рассеянно посмотрел на пристроившегося под балдахином золоченого круглощекого амурчика. Гипсовый озорник целил постояльцу стрелой прямо в лоб. Стрелы, собственно, было не видно, потому что на ней повисли мимочкины кружевные панталоны цвета "пылающее сердце". Как они туда попали? И откуда взялись? Ведь Мими изображала Еву? Загадка.
Умопомрачительные панталоны чем-то заинтриговали Момуса. Под ними должна быть стрела, больше нечему - это очевидно. А вдруг там окажется не стрела, а что-то совсем другое? Вдруг купидончик сложил свои пухлые пальчики кукишем, сверху прикрыл яркой тряпкой, да и выставил на манер стрелы?
Так-так, тут что-то вырисовывалось.
Забыв о ноющем виске, Момус сел на кровати, по-прежнему глядя на панталоны.
Человек ожидает, что под ними стрела, потому что купидону по должности и званию положена именно стрела, а ну как на самом деле там не стрела, а кукиш?
- Девочка, просыпайся! - он шлепнул спящую по розовому плечу. - Живо! Бумагу, карандаш! Мы сочиняем объявление в газету!
Вместо ответа Мими натянула на голову одеяло. Момус же спрыгнул с постели на пол, попал на что-то шершавое, холодное и заорал от ужаса - на ковре, свернувшись на манер брезентовой садовой кишки, почивал давешний удав, эдемский искуситель.
Ловок, мерзавец
Служить, оказывается, можно по-разному.
Можно филером - часами мокнуть под дождем, следя из колючих кустов за вторым слева окошком на третьем этаже, или плестись по улице за переданным по эстафете "объектом", который неизвестно кто таков и что натворил.
Можно рассыльным - высунув язык, носиться по городу с казенной сумкой, набитой пакетами.
А можно временным помощником у его высокоблагородия чиновника по особым поручениям. Во флигель на Малой Никитской приходить полагалось часам к десяти. То есть как человек идешь, не бегом по темным переулкам, а не спеша, с достоинством, при свете дня. Выдавалось Анисию и на извозчика, так что можно бы не тратить час на дорогу, а подкатывать на службу барином. Ну да ничего, сойдет и пешочком, а лишний полтинник всегда пригодится.
Дверь открывал слуга-японец Маса, с которым Анисий успел хорошо познакомиться. Маса кланялся и говорил: "Добуро, Тюри-сан", что означало "Доброе утро, господин Тюльпанов". Японцу выговаривать длинные русские слова было трудно, а буква "л" и вовсе не давалась, поэтому "Тюльпанов" у него превратился в "Тюри". Но Анисий на фандоринского камердинера не обижался, отношения у них установились вполне дружественные, можно даже сказать заговорщицкие.
Но Анисий на фандоринского камердинера не обижался, отношения у них установились вполне дружественные, можно даже сказать заговорщицкие.
Первым делом Маса вполголоса извещал о "состоянии атмосферы" - так Анисий про себя называл царившее в доме настроение. Если японец говорил: "Чихо", стало быть, все тихо, прекрасная графиня Адди проснулась в ясном расположении духа, напевает, воркует с Эрастом Петровичем и на Тюльпанова будет смотреть взглядом рассеянным, но благосклонным. Тут можно смело идти в гостиную, Маса подаст кофей с булочкой, господин надворный советник станет разговаривать весело и насмешливо, а любимые нефритовые четки в его пальцах будут постукивать задорно и энергично.
Если же Маса прошептал: "Гуромко", то надо на цыпочках прошмыгнуть в кабинет и сразу заняться делом, потому что в доме гроза. Значит, снова Адди рыдала и кричала, что ей скучно, что Эраст Петрович ее погубил, соблазнил, увел от мужа, достойнейшего и благороднейшего из людей. Тебя, пожалуй, уведешь, думал Анисий, боязливо прислушиваясь к громовым раскатам и листая газеты.
Такое у него теперь было утреннее задание - московские печатные издания изучать. Милое дело: шуршишь пахучими страницами, читаешь про городские сплетни, разглядываешь соблазнительные рекламные объявления. На столе остро отточенные карандашики, синий для обычных пометок, красный для особого примечания. Нет, право слово, жизнь у Анисия пошла теперь совсем другая.
Плата за такую золотую службу, между прочим, была против прежней двойная, да еще и по службе вышло повышение. Чиркнул Эраст Петрович в управление две строчки, и тут же определили Тюльпанова кандидатом на классный чин. При первой же вакансии сдаст ерундовый экзамен, и готово - был рассыльный, стал чиновник, господин коллежский регистратор.
А начиналось все вот как.
В тот памятный день, когда Анисию явилась белая голубка, прямо из губернаторского дома отправились вместе с надворным советником в нотариальную контору, что зарегистрировала купчую с издевательской подписью. Увы, за дверью с медной табличкой Иван Карлович МЕБИУС было пусто. Титулярная советница Капустина, чей дом, отворила запертую дверь собственным ключом и дала показание, что господин Мебиус снял первый этаж тому две недели, заплатил за месяц вперед. Человек солидный, обстоятельный, пропечатал объявление о конторе во всех газетах, на самом видном месте. Со вчерашнего дня не появлялся, она уж и сама в удивлении.
Фандорин слушал, кивал, время от времени задавал короткие вопросы. Описание внешности исчезнувшего нотариуса велел Анисию записать. "Роста обыкновенного, - старательно скрипел карандашом Тюльпанов. - Усы, бородка клинышком. Волосы пегие. Пенсне. Все время трет руки и подсмеивается. Вежливый. На щеке справа большая коричневая бородавка. Лет на вид не менее сорока. Кожаные калоши. Пальто серое с черным шалевым воротником".
- Не пишите вы про к-калоши и пальто, - сказал надворный советник, мельком глянув в анисиеву писанину. - Только внешность.
За дверью оказалась самая что ни на есть обычная контора: в приемном покое письменной стол, приоткрытый несгораемый шкаф, полки с папками. Папки все пустые, одни корешки, а в сейфе на железной полке, на самом видном месте - игральная карта, пиковый валет. Эраст Петрович карту взял, в лупу рассмотрел, да и на пол бросил. Сказал Анисию в пояснение:
- Карта как карта, такие всюду продаются. Я, Тюльпанов, карт терпеть не могу, а п-пикового валета (его еще Момусом называют) в особенности. У меня с ним связаны весьма неприятные воспоминания.
Из конторы поехали в английское консульство встречаться с лордом Питсбруком. На сей раз альбионец был в сопровождении дипломатического переводчика, так что показания потерпевшего Анисий смог записать сам.
Британец сообщил надворному советнику, что нотариальную контору "Мебиус" ему порекомендовал мистер Шпейер как почтеннейшую и старейшую юридическую фирму в России.