– У меня широкая талия, – сказала Муми‑мама укоризненно. – И мы вполне можем есть овсянку.
Предложение было встречено гробовым молчанием. Муми‑папа слышал, как капли падают с потолка, отстукивая мелодию из трех нот вместо двух, написанную специально для него. Ему это не нравилось.
– Дорогой, если бы я должна была выбирать между украшением и рисовым пудингом, – начала Муми‑мама, но Муми‑папа прервал ее:
– Сколько пищи съедено?
– Порядочно, – сказала Муми‑мама взволнованно. – Ты же знаешь, что такое морской воздух...
– Что‑нибудь осталось? – продолжал Муми‑папа.
Муми‑мама сделала неопределенный жест, означавший, что, кроме овсянки, осталось немногое, но это в конце концов не так уж и важно.
Тогда Муми‑папа сделал единственно возможное в такой ситуации: взял удочку, натянул шляпу смотрителя маяка и в гордом молчании выбрал свое самое красивое грузило.
– Я иду на рыбалку, – сказал он спокойно. – Как раз подходящая погода для щуки.
Северо‑восточный ветер утих, но вода все еще стояла очень высоко. Моросил дождь, скалы и море были одинакового серого цвета и выглядели очень печальными.
Муми‑папа просидел у черного озера целый час. Ни одна рыба не клюнула. «Нечего говорить о щуке, пока не поймаешь ее», – думал он.
Как и большинство пап определенного типа, Муми‑папа любил рыбалку. Свою удочку он получил в подарок на день рождения пару лет назад, и это была очень хорошая удочка. Но иногда она стояла в углу с укоризненным видом, будто напоминая, что предназначена для рыбной ловли.
Муми‑папа стоял, глядя вниз на черные воды озера, а озеро смотрело на него своим большим глазом. Он смотал леску и положил свою трубку в шляпу. А потом зашагал к подветренной стороне острова.
Там могли водиться щуки, возможно, маленькие, но это хоть что‑то, что можно принести домой.
У самого берега в лодке сидел рыболов с удочкой.
– Хорошее место для рыбалки? – спросил Муми‑папа.
– Нет, – ответил рыболов.
Муми‑папа сел на скалу, пытаясь придумать, что бы сказать. Он никогда не встречал никого, с кем так трудно было бы говорить. Все казалось таким неуклюжим и неловким!
– Я полагаю, здесь немного одиноко зимой, – рискнул он, но, конечно, не получил ответа. Он попробовал еще раз.
– Но раньше вас здесь было двое, конечно. Каким был смотритель маяка?
Рыболов пробормотал что‑то и беспокойно заерзал в лодке.
– Он был общительный? Много говорил о себе?
– Все они такие, – неожиданно отозвался рыболов. – Все они много говорят о себе. Он всегда говорил о себе. Но, наверное, я его не слушал. Я забыл.
– Как он сюда попал? – спросил Муми‑папа. – Маяк погас до того, как он ушел, или после?
Рыболов пожал плечами и вытянул удочку. Крючок был пуст.
– Я забыл, – сказал он.
В отчаянии Муми‑папа сделал еще одну попытку:
– Но чем он занимался целыми днями? Строил что‑нибудь? Ловил рыбу?
Широким плавным движением рыболов забросил свою удочку, леска описала красивую дугу, расправилась и исчезла под водой. Рыболов отвернулся и посмотрел в море.
Муми‑папа поднялся и пошел. Почему‑то это было облегчением – чувствовать себя таким сердитым. Он забросил свою удочку подальше, не заботясь о дистанции, которую должно соблюдать, когда один джентльмен рыбачит рядом с другим. У него клюнуло немедленно.
Муми‑папа вытащил окуня весом в фунт. Он поднял большой шум по этому поводу, пыхтя и сопя, шлепая по воде, кидая окуня на камни, – все для того, чтобы как можно больше досадить рыболову. Он посмотрел на неподвижную серую фигуру, глядящую в море.
– Эта щука, наверное, весит около пяти фунтов! – сообщил он, пряча окуня за спиной. – Трудненько будет коптить!
Рыболов не сдвинулся ни на дюйм.
– Это проучит его! – бормотал Муми‑папа. – Подумать только – бедный смотритель маяка говорил и говорил о себе, а этот... этот маленький рачок даже не слушал. – И он зашагал к маяку, крепко сжимая окуня в лапе.
Малышка Мю сидела на ступеньках маяка, распевая одну из своих монотонных песен для дождливой погоды.
– Привет, – сказал Муми‑папа. – Я злюсь.
– Хорошо! – одобрила Малышка Мю. – У тебя такой вид, будто ты сделал из кого‑нибудь настоящего врага. Это всегда помогает.
Муми‑папа бросил окуня на ступеньки.
– Где она? – спросил он.
– Копается в этом своем саду, – ответила Малышка Мю. – Я отдам ей рыбу.
Муми‑папа кивнул и пошел к западной части острова. «Я буду рыбачить под самым носом у этого типа! Я выловлю всю рыбу до одной. Я им покажу...»
Истрепанные сети висели под лестницей в маяке и были позабыты. Муми‑мама больше не упоминала о маленьких полочках и мебели, а пятно на потолке увеличивалось с каждым дождем. Люк оставался закрытым.
Муми‑папу не заботило ничего, кроме рыбной ловли. Он на целый день уходил с удочкой и возвращался домой только поесть. Он отправлялся рано утром и никому не позволял сопровождать себя. Он больше не пытался вывести рыболова из себя: неинтересно дразнить такого маленького человечка, да к тому же не желающего сердиться. В голове у Муми‑папы была только одна мысль: добыть пищу для семьи. Свой улов он всегда клал на ступеньки маяка.
Если попадалась крупная рыба, он нес ее на берег и коптил. Он сидел перед печью, подбрасывая туда ветку за веткой, чтобы огонь горел ровно, потом осторожно перекладывал рыбу песком и камешками, собирал можжевеловые веточки и ольховые щепки, чтобы приготовить рыбу правильно. Остальные редко видели его. Ближе к вечеру он для разнообразия пробовал удить в черном озере, но там никогда не клевало.
Когда все садились вечером в кружок и пили чай, он не говорил ни о чем, кроме рыбы и рыбалки. Он не хвастался в своей обычной милой манере, а читал длинные лекции, которые Муми‑мама выслушивала, смущаясь и недоумевая и не очень много узнавая о крючках и ловле рыбы.
«Это не игра, это серьезно, – думала Муми‑мама. – Я набила соленой рыбой все банки и емкости, которые у нас есть, а он все рыбачит. Конечно, здорово иметь много еды, но почему‑то, когда ее было меньше, было веселее. Я думаю, это море расстраивает его и делает таким».
Муми‑мама надевала изумрудный пояс каждый день – только для того, чтобы показать Муми‑папе, как он ей нравится, хотя такие нарядные вещи носят только по воскресеньям. И это было слегка утомительно: кусочки стекла цеплялись абсолютно за все, а рис осыпался, если двигаться недостаточно осторожно.
Муми‑мамин новый сад был готов – сверкающий круг из водорослей у подножия скалы, на которой стоял маяк. Она выложила сад маленькими камешками, поскольку море отказывалось обеспечить ее ракушками. В центре были розовые кусты, привезенные из дома, они росли в земле, в которой приехали. Одна роза собралась расцвести, но было сомнительно, успеет ли она. Ведь давно уже наступил сентябрь.
Муми‑мама часто мечтала о цветах, которые она посадит, когда опять придет весна. Она рисовала их на подоконнике северного окна. Каждый раз, когда она сидела, глядя из окна на море, она рассеянно рисовала цветок, думая о чем‑то совсем другом. Иногда она удивлялась при виде собственных цветов: они будто выросли сами, но от этого они делались еще прекраснее.
Теперь, когда не было воробьев, место у окна стало одиноким. Они улетели на юг в ветреный, дождливый день, и никто этого не видел.