ТОМ ИЩЕТ НОВЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Вы думаете, Том угомонился после всех приключений, которые были с нами на
реке, - ну, тех, когда мы освободили негра Джима и когда Тому прострелили
ногу? Ничуть не бывало. Он еще больше разошелся, только и всего.
Понимаете, когда мы все трое вернулись с реки героями, воротились, так
сказать, из долгих странствий, и когда все жители поселка вышли встречать
нас с факелами и произносили речи и кричали "ура", а некоторые так даже
напились пьяные, - понятно, мы все прослыли героями. Ну а Тому, известно,
только того и надо.
Правда, ненадолго он и впрямь угомонился. Все с ним носились, а он себе
знай расхаживает по улицам, задрав нос кверху, точно весь поселок
принадлежит ему. Кое-кто даже стал называть его Том Сойер-Путешественник.
Ну, понятно, тут он и вовсе чуть не лопнул от спеси. На нас с Джимом он и
смотреть не хотел - ведь мы просто спустились вниз по реке на плоту и
только вверх поднялись на пароходе; ну а Том - он и туда и обратно на
пароходе ехал. Все наши мальчишки страшно завидовали мне и Джиму, а уж
Тому они просто пятки готовы были лизать.
Н-да, прямо не знаю, может, он на этом и успокоился бы, если б только не
Нат Парсонс, наш почтмейстер, - знаете, такой тощий, долговязый, лысый
старикашка. Нат был человек добродушный и глуповатый, а уж болтливее его я
в жизни никого не видывал. Ну и вот, этот самый Нат за последние тридцать
лет единственный во всем поселке заслужил себе такую репутацию, то есть я
хочу сказать, репутацию путешественника, и, понятно, до смерти
возгордился. Говорят, он за эти тридцать лет не меньше миллиона раз
распространялся о своем путешествии и страшно гордился своими россказнями.
А тут вдруг откуда ни возьмись является мальчишка, которому еще и
пятнадцати-то не исполнялось, и весь поселок, разинув рот, восхищается его
путешествиями. Ясно, что бедного старикашку всего корежить начинает от
такого дела. Ему просто тошно было слушать рассказы Тома и аханье: "Вот
здорово!", "Нет, вы только послушайте!", "Чудеса, да и только!" и всякое
тому подобное. Но деться ему было некуда, все равно как мухе, у которой
задняя лапка в патоке завязла. И вот всякий раз, стоит только Тому сделать
передышку, глядишь, несчастный старикан уж тут как тут, расписывает свои
облезлые путешествия, как только может. Впрочем, они уже всем порядком
надоели, да и вообще-то немногого стоили, так что просто смотреть на него
было жалко. Тут Том снова принимается рассказывать, старик за ним, и так
далее и тому подобное; иной раз часами стараются друг друга за пояс
заткнуть.
А путешествие Ната Парсонса вот с чего началось. Когда он только поступил
в почтмейстеры и был совсем новичком в этом деле, приходит однажды письмо,
а кому - неизвестно, во всем поселке такой человек отродясь не живал. Ну
вот, он и не знал, что тут делать да как тут быть. А письмо все лежит.
Лежит неделю, лежит другую, - от одного вида этого письма у Ната
начинались колики. К тому же письмо было доплатное - без марки, а взыскать
эти десять центов не с кого. Вот Нат и решил, что правительство сочтет,
будто он во всем виноват, да и прогонит его с должности, когда узнает, что
он не взыскал эти деньги. В конце концов Нат не выдержал. Он не мог ни
спать, ни есть, исхудал как тень, но посоветоваться ни с кем не посмел:
вдруг этот самый человек возьмет да и донесет правительству про письмо.
Запрятал он его под половицу, но опять без толку: чуть увидит, что
кто-нибудь наступил на это место, так его сразу в дрожь бросает.
"Неспроста это", - думает он про себя. И сидит он, бывало, до глубокой
ночи, ждет, покуда все огни погаснут и весь поселок затихнет, а после
прокрадется в контору, вытащит письмо и запрячет его в другое место.
Народ, понятно, стал избегать Ната. Все качали головами да перешептывались
- по всему его виду и поступкам выходило, что он либо убил кого-нибудь,
либо еще бог весть чего наделал. И будь он не своим, а приезжим, его бы уж
наверняка линчевали.
Ну вот, значит, как я уже говорил, не мог Нат больше вытерпеть и решил он
отправиться в Вашингтон, пойти прямо к президенту Соединенных Штатов и
чистосердечно во всем признаться, а потом вынуть письмо, положить его
перед всем правительством и сказать:
"Вот оно. Делайте со мной, что хотите, только, видит бог, я ни в чем не
виноват и не заслужил наказания по всей строгости закона, и у меня
осталась семья, которая теперь помрет с голоду, хоть она тут ни при чем, и
я готов присягнуть, что все это правда".
Так он и сделал. Он путешествовал немножко на пароходе, немножко в
дилижансе, но большую часть пути проделал верхом и за три недели добрался
до Вашингтона. Он проехал много миль, видел множество разных поселков и
четыре больших города. Ната не было почти два месяца, а когда он вернулся,
то стал спесивее всех в поселке. Путешествия сделали его самым великим
человеком в округе. Все только о нем и говорили, народ съезжался издалека
- за тридцать миль и даже из долины реки Иллинойс, чтобы только поглядеть
на него. И все, бывало, стоят разинув рты, а он знай себе болтает. Вы в
жизни ничего подобного не видывали.
Ну вот, значит, не было никакой возможности решить, кто же самый великий
путешественник. Одни говорили, что Нат, другие - что Том. Все признали,
что Нат проехал больше по долготе, но им пришлось согласиться, что Том
хоть и уступал Нату в долготе, зато перещеголял его по части широты и
климата. Значит, получилась ничья. Вот обоим и приходилось всячески
расписывать свои опасные приключения, чтобы хоть как-нибудь одержать верх.
Парсонсу трудновато было тягаться с простреленной ногой Тома, и, как он ни
пыжился, все равно ничего у него не получалось: ведь Том не сидел на
месте, как полагалось ему по справедливости, а поминутно вскакивал и,
прихрамывая, ковылял взад-вперед, покуда Нат рассказывал про свои
вашингтонские приключения. Том ведь все хромал, хотя нога-то у него
давным-давно зажила. По вечерам он даже упражнялся дома, чтобы не
разучиться, и хромал ничуть не хуже, чем с самого начала.
А с Натом вот что приключилось. Не знаю, правда ли это, может, он это в
газете вычитал или еще где-нибудь, да только, надо отдать ему
справедливость, он здорово обо всем рассказывал. Всех прямо мороз по коже
подирал, да и у самого Ната дух захватывало, и он побелел, как полотно, а
женщины и девицы - те прямо чуть в обморок не падали. Ну вот, значит, дело
было так.
Прискакал он в Вашингтон, поставил лошадь в конюшню и явился со своим
письмом прямо на дом к президенту. Там ему говорят, что президент сейчас в
Капитолии и как раз собирается ехать в Филадельфию, так что если он хочет
застать его, то пускай ни минуты не медлит. Тут Нату просто дурно стало.
Лошади-то при нем нету, и он прямо не знает, что делать. Вдруг откуда ни
возьмись подъезжает какой-то негр в старой, обшарпанной карете. Нат не
растерялся. Кинулся он к негру, да как заорет:
- Полдоллара, если ты доставишь меня к Капитолию за полчаса, и еще
четверть доллара в придачу, если довезешь меня за двадцать минут!
- Идет! - отвечает негр.
Нат вскочил в карету, захлопнул дверцу, и они со страшным грохотом и
треском понеслись вперед по самой скверной дороге, какая только есть на
свете.