— Самыми прекрасными, — согласилась я. — В любом случае Шекспир так это описал, что я мысленно так и вижу, как две звезды сияют на лице Джульетты, а глаза Джульетты висят в небе…
Я взялась указательным пальцем и мизинцем за свои нижние веки и потянула их вниз, выворачивая их слизистой наружу, и одновременно другой рукой нажала на кончик носа, задирая его вверх.
— Бу-у-у! Должно быть, это до смерти напугало рыбаков у реки.
— Не было никаких рыбаков у реки.
— Тогда почему Ромео сказал: «О, если бы я был ее перчаткой, чтобы коснуться мне ее щуки»?
— Он сказал «щеки».
— Он сказал «щуки». Я сидела там, Даффи. Я слышала.
Даффи выпрыгнула из кресла и промаршировала к книжному шкафу. Сняла с полки толстый томик и пролистала его, страницы порхали под ее пальцами, будто от ветра.
— Вот, — сказала она через несколько секунд. — Смотри, что тут написано?
Я склонила голову набок и рассматривала страницу так долго, как осмелилась.
— «Чтобы коснуться мне ее щеки», — недовольно прочитала я. — Тем не менее, думаю, Дункан Десмонд сказал «щуки».
Фыркнув, Даффи захлопнула книгу, снова забралась с ногами в кресло и через несколько секунд снова закуталась в прошлое с такой легкостью, словно в старое одеяло.
Тихо, как библиотечная мышь, я взяла томик старого доброго Уильяма Шекспира со стола, сунула его под мышку и бочком вышла из комнаты.
Миссия выполнена.
Марион Тродд, похожая на удивленную сову в своих роговых очках, вышла из видимого транса на противоположном краю кушетки и сделала шаг ко мне.
— Позови доктора, — резко сказала она.
— Сами его позовите, — отрезала я, взяв Ниаллу за руку. — И на обратном пути попросите миссис Мюллет вскипятить побольше воды.
Марион сначала оскалила зубы, как будто собиралась укусить меня, потом резко повернулась и вышла из комнаты.
— Правда, Флавия, — выдавила Ниалла сквозь стиснутые зубы, — ты неисправима.
Я пожала плечами и сказала:
— Спасибо.
То, что во время родов надо принести воды, я узнала из фильмов и бесчисленных пьес на радио; этот ритуал вполне мог бы быть одиннадцатой заповедью, хотя почему всегда упоминалась именно кипящаявода — это за пределами моего понимания. Вряд ли можно сбрызгивать ею будущую мать без риска серьезных ожогов, а погружать новорожденного в жидкость с температурой 212 градусов по Фаренгейту — это просто невероятно, хотя, может быть, это объясняет, почему новорожденные имеют этот цвет вареных раков, который я видела в кино.
Хотя это немыслимо. Просто варварство.
Одно ясно: мне еще надо многое узнать о событиях, касающихся деторождения. Надо же отделить научные факты от шарлатанства.
Я возьму на заметку заняться этим более тесно, когда минует Рождество.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Ниаллу, но мои слова прозвучали как-то фальшиво, как будто мы две старые леди, встретившиеся за чаем.
— Я… ничего… спасибо… — ответила она сквозь стиснутые зубы натянуто-сладким голосом. — А ты?
— Прекрасно, — сказала я, — просто прекрасно.
Я сжала ее руку, и она улыбнулась.
— Гмм, — произнес за моей спиной доктор Дарби, и, когда я повернулась, он уже снял пиджак и закатывал рукава. — Закрой за собой дверь, — велел он.
Я восхищаюсь мужчиной, способным взять на себя руководство, когда женщина действительно в этом нуждается.
Марион Тродд стояла в коридоре, бросая в меня взгляды-кинжалы.
— Извините, если я показалась грубой, — сказала я. — Ниалла мой старый друг и…
— Ну что ж, ладно. Забудь об этом, — отрезала она. — Ты прощена. В конце концов, я вполне привыкла, что меня топчут.
Она развернулась и ушла.
Ведьма!— подумала я.
— Не обращай внимания на Марион, — сказал кто-то, выступая в поле моего зрения будто из теней. — Она просто переутомилась.
Это была Бан Китс.
«Переутомилась? Скорее перегнила», — хотела сказать я, но оставила остроту при себе.
— Мои соболезнования насчет мисс Уиверн, — промолвила я. — Должно быть, для вас это ужасно.
Хотя я не планировала, но, произнося эти слова, я осознавала, что выбрала верный тон.
— Ты понятия не имеешь, — ответила Бан, и я поняла, что она говорит правду. Я действительно понятия не имею, но намереваюсь выяснить.
— Хотите чаю? — заговорила я, когда дверь спальни открылась и появилась голова доктора Дарби.
— Скажи Доггеру немедленно прийти, — велел он. — Скажи ему: поперечное положение. И предлежание плечика плода.
— Ладно, — сказала я и пошла — воплощение обеспокоенной оперативности.
— Бегом! — прорычал доктор за моей спиной, и я побежала.
— Поперечное положение, — шепотом повторяла я, несясь по коридору. Поперечное положение. Предлежание плечика плода.
Но где найти Доггера? Он может быть в своей комнате… или на кухне. Он даже может быть в оранжерее или каретном сарае.
Не стоило беспокоиться. Когда я скатилась по западной лестнице, словно чокнутая летучая мышь, Доггер обнаружился в вестибюле, он помогал викарию и Синтии снять верхнюю одежду. Они напоминали уцелевших участников экспедиции в Антарктиду, и сержант Грейвс, стоявший за ними, тоже.
— Началась снежная буря, — хрипел викарий сквозь покрытые снегом губы. — Мы бы замерзли до смерти, если бы сержант на нас не натолкнулся.
Синтия дрожала от явного шока.
Вежливо или нет, я прошептала Доггеру в ухо:
— Ты нужен доктору Дарби в комнате Теннисона. Поперечное положение. Предлежание плечика плода.
Я собиралась побежать по лестнице впереди него, указывая дорогу, но Доггер меня обогнал. Он взлетел по лестнице, будто у него внезапно выросли крылья, и мне пришлось болтаться следом за ним.
Доггер притормозил у двери, только чтобы сказать мне:
— Спасибо, мисс Флавия. Такие вещи иногда происходят довольно быстро. Когда вы мне потребуетесь, я позову.
Я упала в кресло рядом со спальней и коротала время, грызя ногти. После того что показалось мне чередой вечностей, но, вероятно, было несколькими минутами, я услышала, как Ниалла три раза резко вскрикнула, а затем раздалось что-то вроде испуганного всхлипывания.