— Проткни ее, Вэл! — хрипло прокричала Марион, когда он поднял эту штуку. Она уже перешла от мыслей о собственном освобождении к требованию моей головы на тарелочке.
— Проткни ее! Сбей ее вниз! Сделай это немедленно, Вэл! Давай же!
Он посмотрел на меня, затем на нее, его голова вертелась, и он не мог решиться.
Потом медленно, как будто в гипнотическом трансе, он поднял шест и двинулся к месту прямо под тем, где я крепко цеплялась за дымоход.
Не торопясь, он просунул острый конец в воротник моего кардигана, медленно провернув его, чтобы убедиться, что он плотно зацепился.
Острое щупальце проволоки быстро запуталось в шерсти моей кофты. Я чувствовала, как оно царапает спину между лопатками.
— Нет! — выдавила я. — Пожалуйста!
Один яростный рывок, и я упала, приземлившись лицом в удушающий снег, не в состоянии дышать.
Когда я перевернулась, он уже волок меня к краю крыши. Я бесполезно хваталась руками за воздух, но цепляться было не за что, мне не спастись.
Я попыталась подняться на ноги, но не могла нащупать точку опоры. Он использовал шест, чтобы держаться подальше от моих рук, ног и зубов, и волок меня по снегу, будто рыбу на остроге.
Теперь он подтащил меня к самому краю зубчатой стены, и его план стал совершенно ясен. Он собирается сбросить меня вниз.
Его ноги скользили по покатой крыше, и он пытался прочно упереться для финальной части смертоносной работы с шестом.
Как несправедливо повернулось дело, подумала я. Вернее, просто мерзко, если поразмыслить. Никто не заслуживает подобной смерти.
Тем не менее Харриет умерла так же, верно?
О чем была ее последняя мысль на той заснеженной горе в Тибете? Вся жизнь промелькнула перед ее глазами, как это говорят?
Успела ли она подумать обо мне?
«Прекрати, Флавия! — произнес голос в моей голове, внезапно и довольно отчетливо. — Прекрати это!»
Я так удивилась, что послушалась.
Но что я должна делать?
«Возьмись за палку», — довольно раздраженно велел голос.
Да! Вот оно — возьмись за палку.
Сделать это было до нелепости легко. Терять мне нечего.
Каким-то образом в этот момент я ухитрилась повернуться так, чтобы освободить воротник и уцепиться за конец шеста. Неожиданно это дало мне опору, необходимую для того, чтобы неуклюже подняться на ноги.
Теперь мы стояли на самом краю пропасти, Вэл Лампман и я, словно два канатоходца, и каждый изо всех сил цеплялся за противоположный конец бамбукового шеста.
Он резко дернул палку в свою сторону, пытаясь опрокинуть меня, но его нога поскользнулась на обледенелом каменном водосточном желобе. Он выпустил свой конец шеста и дико замахал руками, пытаясь сохранить равновесие.
Но этого было недостаточно, чтобы спасти его.
В полном молчании он упал на спину, и его поглотила ночь.
Откуда-то снизу донесся тошнотворный плюх.
Я осталась на покатом краю, шатаясь и отчаянно стараясь сохранить равновесие, но мои ступни медленно скользили к краю зубчатой стены, которая была теперь в нескольких дюймах впереди.
В отчаянии я бросилась лицом вниз, стараясь вонзить пальцы в ледяные камни.
Бесполезно.
Когда моя нога наткнулась на пустое пространство, я сделала последний отчаянный рывок к пострадавшей от непогоды свинцовой водосточной трубе, пытаясь зацепиться пальцами за ее край, но она подалась, посыпалась — практически рассыпалась в моих пальцах, — и я почувствовала, что скольжу… словно безвольный манекен… в пропасть.
И потом я падала… бесконечно… беспредельно… кажется, вечность… в темноту.
21
Открыв глаза, я обнаружила, что смотрю прямо вверх на падающий снег.
Калейдоскоп из красных и белых снежинок крутился надо мной, становясь все больше, пока они не приземлились в ужасающем слякотном молчании на замерзшую маску, которая, должно быть, была моим лицом.
Надо мной в безумном ракурсе прорисовывались неясные очертания зубчатой стены, упирающейся в низкие рваные облака.
Небо разорвала рассеянная вспышка, за которой последовал глубокий грохот, как будто озорные служащие катали пустые бочки в винном погребе.
Еще одна вспышка — вспышка, которая разгоралась и затихала с каждым биением моего сердца, и за ней последовал оглушительный треск!
Потом тишина — настолько сильная, что ушам стало больно. Только постепенно я начала ощущать обжигающий падающий снег. А потом…
Бу-у-ух!
Что-то, похожее на красную свечу, озарило ночь мертвенно-бледным неземным светом.
Бу-у-ум! Бу-у-ух!
Казалось, это продолжается целую вечность. Я утомилась смотреть.
Какой-то голос манил меня — призыв, которому я не могла сопротивляться.
«Кто ты? — хотела прокричать я. — Кто ты?»
Но голоса у меня не было. Больше ничего не имело значения.
Я прикрыла глаза от звездного сверкания и почти сразу же открыла их, когда вознеслась огромная медно-зеленая комета с хвостом мерцающих желтых искр, словно какой-то небесный дракон, поднялась в небо и взорвалась прямо над головой с сотрясшим землю грохотом.
Ракета славы, вспомнила я, мысленно загибая пальцы и считая ингредиенты: сурьма… железные опилки… хлорат калия…
На миг я подумала о Филлис Уиверн, адресате моего подношения, и о том, как печально, что от нее ничего не осталось, кроме череды туманных образов на катушках черной пленки.
Еще я подумала о Харриет.
И уснула.
Они все собрались вокруг моей кровати, их лица нависали надо мной, будто я видела их через выпуклую линзу. Карл Пендрака предлагал мне полоску жевательной резинки «Свит сикстин», в то время как обе мисс Паддок протягивали одинаковые чашки дымящегося чая. Инспектор Хьюитт стоял, обнимая за плечи жену Антигону, молча рыдавшую в изящный кружевной платочек. В изножье кровати неподвижно стоял отец, по бокам от него — мои бледные сестры Офелия и Дафна, и все трое выглядели так, будто их долго тошнило.
Доктор Дарби тихо разговаривал с Доггером, который покачивал головой и отводил взгляд в сторону. В углу, спрятав лицо в плечо мужа Альфа, миссис Мюллет дрожала, словно осиновый лист. За ними тетушка Фелисити перебирала какие-то бряцающие предметы в недрах крокодилового ридикюля.
Викарий отошел от края моей кровати и прошептал в ухо своей жены Синтии что-то вроде «цветы».
В тенях сновали и другие люди, но я не различала их. В комнате было жарко и пахло плесенью. Должно быть, кто-то открыл старый камин и разжег огонь. Запах сажи и угля — и чего-то еще — висел в перегретом воздухе.
Что это? Порох? Селитра?
Или я вернулась в душный чулан под лестницей и вдыхаю дым горящей бумаги?
Я болезненно закашлялась и начала дрожать.
Настурции, подумала я спустя долгое время. Кто-то принес мне настурции.
Однажды Даффи сказала мне довольно снисходительным тоном, что название этих пахучих цветов означает «нос вонючий». Но хотя я могла легко нанести ответный удар, сказав, что этот запах целиком и полностью объясняется тем фактом, что их эфирное масло состоит преимущественно из сульфоцианида аллила (C4H6NS), или горчичного масла, но не стала.
Временами меня одолевают приступы застенчивости.
Мы листали альбом с акварелями Харриет и наткнулись на букет красивых цветов с тонкими лепестками оттенков теплой радуги — оранжевого, желтого, красного и розового.
Внизу страницы была незаметная подпись карандашом: «Настурции, Торонто, 1930, Харриет де Люс».