Когда тетушка Фелисити взволнованно захрустела мятными леденцами для улучшения пищеварения, я заметила, что даже у отца было довольно веселое выражение лица, хотя, вызвано оно было куклами или его сестрой, я не могла определить.
Бизнес по продаже коровы за бобы и пинок под зад приветствовался еще более гомерическим смехом, чем на дневном спектакле.
Челюсти (включая даже Даффи) отвисли, когда стебель начал расти, пока Джек спал, и зрители начали радостно толкать друг друга локтями. К тому времени как Джек взобрался по бобовому стеблю в королевство великана, Руперт мог заставить всех в Бишоп-Лейси есть у него из рук.
Интересно, как Матт Уилмотт реагирует на его успех, подумала я. Вот Руперт, явно в лучшей форме в живом, так сказать, представлении, без телевизионной аппаратуры — какой бы чудесной она ни была, — стоящей между ним и его публикой. Когда я обернулась посмотреть, я увидела, что Матт ушел и его стул занял викарий.
Что более странно, Гордон Ингльби тоже отсутствовал. Его стул был пустым, но Грейс продолжала неподвижно сидеть, пустыми глазами уставившись на сцену, где жена великана только что спрятала Джека в огромной каменной печи.
— Чу! Чу! Чу! — зарычал великан, входя на кухню. — Чую запах англичанина!
— Джек выскочил из печи… — рассказывала Матушка Гусыня.
— Хозяин! Хозяин! — кричала очаровательная кукольная арфа, взволнованно дергая струнами. Эта часть мне нравилась больше всего.
— …схватил золотую арфу и давай бежать, а великан преследовал его по пятам!
Вниз по бобовому стеблю спускался Джек, зеленые листья качались вокруг него. Когда листва поредела наконец, декорации сменились на домик его матери. Это был потрясающий эффект, и я никак не могла сообразить, как Руперт это сделал. Надо будет спросить его.
— Мама! Мама! Неси топор! — завопил Джек, и старушка, прихрамывая, вышла из огорода — о, как медленно! — с топориком в руках.
Джек набросился на бобовый стебель изо всех сил, топор летал быстро и яростно, бобовый стебель все отдергивался и отдергивался, как будто в агонии, от свирепо сверкающего острия.
И затем, как раньше, бобовый стебель поддался и рухнул на землю.
Джек, казалось, посмотрел вверх, когда с громовым грохотом великан обрушился с небес.
Несколько секунд чудовище лежало, ужасно подергиваясь, струйка рубиновой крови сочилась из уголка его рта, отвратительные голова и плечи наполнили сцену летающими искрами, в то время как дым и крошечные огоньки поднимались острыми завитками от его горящих волос и эспаньолки. Но пустые глаза, невидяще уставившиеся в мои, не были глазами посаженного на крюк великана Галлигантуса — это были остекленевшие глаза Руперта Порсона.
И затем погас свет.
13
Внезапно погрузившаяся во мрак, публика хором втянула воздух и издала коллективный выдох.
На кухне у кого-то хватило присутствия духа, чтобы включить фонарик и через секунду вынести его, словно стремительный болотный огонек, в основную часть приходского зала.
Как умно было со стороны викария подумать о том, чтобы опустить занавес! По крайней мере, он попытался это сделать, но его тотчас же остановил громкий властный голос:
— Нет! Нет! Отойдите! Ничего не трогать!
Это был Доггер. Он поднялся на ноги и перекрыл дорогу викарию, широко расставив руки и, казалось, так же удивляясь собственной смелости, как все мы. Ниалла, вскочившая и сделавшая шаг к авансцене, резко замерла.
Все это происходило в сопровождении мечущегося света фонарика, отчего возникло впечатление, будто какую-то жуткую драму играют во время воздушного налета, в освещении рыскающего прожектора.
Из темноты, из задней части зала, донесся еще один голос: голос инспектора Хьюитта.
Из темноты, из задней части зала, донесся еще один голос: голос инспектора Хьюитта.
— Всем спокойно! Пожалуйста, оставайтесь на местах. Не двигайтесь, пока я не разрешу.
Он быстро приблизился к передней части зрительного зала и исчез за сценой, в то время как кто-то у дверей тщетно пощелкал несколькими выключателями, но лампы в настенных канделябрах остались темными.
Послышались ворчливые протесты, но констебль Линнет — не в униформе сегодня вечером — подошел к переднему ряду стульев, поднимая руку для привлечения внимания. Он принес еще один фонарик, которым посветил вверх на свое лицо, придав себе отталкивающий вид трупа.
— Пожалуйста, сделайте, как сказал инспектор, — обратился он к публике. — Сейчас он за главного.
Доктор Дарби, как я заметила, уже проталкивался сквозь толпу в боковом проходе по направлению к сцене.
Ниалла, когда я бросила на ее взгляд, казалось, приросла к месту; она не шевелила ни единой мышцей. Высокая шляпа Матушки Гусыни сбилась набок, и, если бы не обстоятельства, я бы громко рассмеялась.
Первой моей реакцией, конечно, было подойти к ней, но я обнаружила, что меня твердо удерживает за руку отцовская ладонь.
Когда тело Руперта обрушилось на сцену, Даффи и Фели вскочили на ноги. Отец все еще жестами пытался заставить их сесть, но они были слишком взволнованны, чтобы обращать на него внимание.
Инспектор снова появился в проходе слева от сцены. Были два таких прохода, по обе стороны от сцены, каждый вел к выходу и к нескольким ступенькам на сцену. Именно в этих загончиках обычно размещался хор хихикающих ангелочков во время ежегодного рождественского спектакля в Святом Танкреде.
— Констебль Линнет, можно ваш фонарик?
Полицейский Линнет протянул свой пятибатарейковый «Эвер Реди»,
— А ключ? — спросил инспектор Хьюитт.
— Я дал его джентльмену из Лондона прямо перед спектаклем, он сказал, что он с «Би-би-си» и что ему срочно надо позвонить… сказал, что возместит сумму из своего кармана, как только оператор позвонит и назовет стоимость.