Во всем управлении об изобретении Зайцева знали заместитель Евлахова Белецкий да инженер Коган, которому предстояло дать первое заключение об
изобретении. Коганом и была написана докладная записка с краткой характеристикой изобретения и заключением о необходимости вызова Зайцева,
содержание которой могло быть известно еще только Иванову и машинистке Основской.
Эти люди не вызывали подозрений. Все они по многу лет работали в управлении, все были на хорошем счету, все неоднократно имели касательство к
секретным делам.
В Белецком вообще не приходилось сомневаться. Крупный хозяйственник, сын шахтера и сам шахтер, он еще в годы Гражданской войны в боях доказал
свою преданность Советской власти. Преданным работником был и Коган. Белецкого и Когана можно было оставить вне подозрений еще и потому, что они
могли бы, при желании, похитить чертежи с меньшим риском и не так эффектно. Но ради очистки совести Пронин поручил Виктору присмотреться даже к
Белецкому.
Как и следовало ожидать, ни в отношении Белецкого, ни в отношении других проверка ничего нового не дала. Иванов жил с матерью и маленькой
племянницей и занимался на заочных курсах иностранных языков; у Когана была только жена, нигде не работавшая пустая женщина, тратившая деньги
мужа на свои туалеты; муж Основской был фоторепортером и постоянно находился в разъездах, а сама она делила все свое время между службой и
сыном. Это были обыкновенные люди, ничем не примечательные и никакими подозрительными знакомствами не обремененные.
Но должен же был кто то проговориться о вызове Зайцева, и у Пронина не оставалось иного выхода, как подвергнуть этих людей незаметному
испытанию.
5. Повторение пройденного
На письменном столе в большом глиняном горшке, покрытом блестящей коричневой глазурью, стоял пышный букет сирени. Нет, это была не чахлая белая
сирень из цветочного магазина, осторожно срезанная садовником, с блеклыми бледными листьями, крупные и редкие цветы которой еле пахнут тонким
сладковатым ароматом… Иван Николаевич не любил оранжерейные цветы. Это была простая садовая сирень с густыми лиловыми гроздьями бесчисленных
мелких цветков, среди которых так часто попадаются пяти– шести– и семилепестковые звездочки – находка их сулит счастье, – сирень, наполняющая
комнаты резким благоуханьем, простая и душистая, с темными, крепкими, глянцевыми листьями, безжалостно наломанная где нибудь в палисаднике,
отчего ее кусты будут цвести на следующий год еще обильней и ярче.
– Эге, да здесь настоящая идиллия! – воскликнул Виктор из за двери, еще в прихожей почувствовав запах цветов. – Тут не делами заниматься, а
Блока читать.
Отрекись от любимых творений,
От людей и общений в миру…
Но Пронин лежал на тахте, по самый нос закутанный в синее стеганое одеяло.
Виктор озабоченно взглянул на него и понизил голос:
– Худо, Иван Николаевич?
– Температура, знобит, – пробормотал Пронин из под одеяла. – Но я тебя слушаю.
Если Пронин сам заговорил о своей температуре, значит, ему всерьез было плохо.
– Врач еще не был? – обеспокоился Виктор.
– Был, был, – сердито пробормотал Пронин. – Не твоя забота. Рабочий день начался, а ты не врач и любительскими делами будешь заниматься после
службы. Нашел виноватого?
– Вы и вправду больны, – обиженно произнес Виктор. – Я ведь не маг, а это дело и впрямь загадочно.
– Я хочу твои соображения слышать, – сказал Пронин, поворачиваясь к Виктору. – На мою помощь надежда плоха. Придется, брат, самому узелки
распутывать.
Виктор насупился. Запах сирени положительно мешал сосредоточиться. Хорошо Пронину болеть!
– Знаете, – сказал Виктор, – у вас от цветов голова еще сильней разболится.
– Ладно ладно, – отозвался Пронин. – Ты о деле говори, а не о цветах.
Виктор пожал плечами.
– Я думаю, что виноват Сливинский, – начал он, поворачиваясь спиною к цветам. – Он выполнил поручение, и от него решили избавиться. “Мавр сделал
свое дело…”
– Что? – Пронин высунул голову из под одеяла. – Ну, брат, этого я от тебя не ожидал. Провинциальная школа!
– Позвольте, – возразил Виктор. – Он не изобретатель, он только с боку припека, увязался с товарищем в Москву…
– Ну, знаешь, это и впрямь только Мавра или Агаша такое заключение могут сделать, – съязвил Пронин. – Уж если тебе затрепанные афоризмы
полюбились, я тоже тебе напомню: aut bene, aut nihil – о мертвых говорят только хорошее…
Виктор обиделся.
– По мне, прохвост и после смерти прохвост.
– Да ты вдумайся, – возразил Пронин. – Если бы Сливинский хотел похитить чертежи, обязательно увязался бы с Зайцевым в управление. Прохвосты
всегда заботятся о своем алиби. Он и до этого и после этого имел тысячи возможностей снять копию, и уж если и совершил бы кражу, обязательно
подстроил бы так, чтобы произошла она в присутствии товарища, заставил бы Зайцева разделить с ним ответственность. Наоборот, он не поехал в
управление только потому, что оказался хорошим и деликатным человеком. Сливинский не считал себя изобретателем и не хотел делить с Зайцевым
славу. Так что об этом покойнике – или хорошее, или ничего.
Пронин не часто заступался за незнакомых людей, и это означало, что он очень тщательно продумал поведение Сливинского.
– Но кто же тогда? – задумчиво спросил Виктор, глядя на разгоряченное лицо Пронина.
– Вот это и предстоит тебе решить, – отозвался Пронин, прячась снова под одеяло. – У меня температура, вон под сиренью и бюллетень лежит, мне
думать врач запретил.
Виктор с удивлением взглянул на Пронина и смущенно отвел глаза в сторону.
– Значит, это дело… Вы хотите это дело передать… – произнес он запинаясь и еще раз недоверчиво посмотрел на Пронина. – Передать это дело другому
следователю?
– Э, нет… – Пронин опять оживился. – Это, брат, было бы стыдно…
– Значит… – Виктор заметил в глазах Пронина насмешливую искорку и тоже повеселел. – Неужели вы доверите это дело мне, Иван Николаевич?
Пронин натянул одеяло чуть не до самых глаз.
– Там посмотрим, посмотрим, – пробормотал он. – Пока что никому ничего передавать не надо. Работай.
Виктор поглубже сел в кресло.
– Посоветуйте хоть с чего начать!
– Начать? – озабоченно переспросил Иван Николаевич. – От какого угла танцевать? С середины! Все углы обойти надо. Поезжай к Евлахову. Начнем со
сказки про белого бычка. Хорошо, если бы история с документом повторилась. Попроси его…
Иван Николаевич никогда не выхватывал из запутанного клубка какую нибудь одну нить, он считал необходимым одновременно распутывать все нити, – в
этом и заключался смысл его советов, хотя врач и запретил ему думать. Раз уж случилось преступление, следовало проверить всех, кто имел хоть
какую нибудь причастность к злополучным чертежам.
Пронин позвонил Евлахову, посетовал на болезнь, сообщил о том, что расследование поручил вести Железнову, попросил ему во всем довериться и на
этом успокоился.