Я невольно хихикнула. Да, далеко зашел прогресс, вместо дров на саночках - любимая жратва американцев, отвратительная и вовсе не полезная.
Правил лошадью молодой парень в короткой светлой дубленке и темно-синих джинсах. Ноги в блестящих кожаных ботинках болтались на весу, руками в дорогих замшевых перчатках он сжимал грязные вожжи.
Увидав меня, "конюх" улыбнулся и крикнул:
- Давай, шевелись, залетная! Я рассмеялась, юноша улыбнулся еще шире и пояснил:
- Моей "Ауди" тут нет шансов проехать, животом снег черпает, а Нюрка везде протащит...
- Где здесь монастырь? - спросила я. "Извозчик" дернул поводья.
- Внизу, за оврагом, прямо идите, не сворачивая, как раз к воротам выйдете, только он мужской.
- Знаю, - отмахнулась я и пошла в указанном направлении.
Широкая дорога постепенно сузилась до размеров тропинки, по бокам возник лес. Тишина стояла замечательная, лишь под ногами громко и бодро скрипел снег.
Внезапно тропка резко завернула влево, открылось небольшое сельское кладбище, а за ним старая церковь из красного кирпича. В здании явно шел ремонт, стены были окружены лесами, стекол не было, но купола горели праздничным золотым блеском. Впрочем, ни одного человека на стройке я не заметила, лишь пустое ведро валялось у входа.
- Есть кто живой? - крикнула я. По лесу прокатилось эхо и исчезло.
Дорожка бежала за здание. Там, на заднем дворе, я увидела трехэтажную кирпичную постройку, вход в нее закрывала отличная железная дверь, на косяке виднелся звонок, я нажала на пупочку, где-то вдалеке разнеслась бодрая трель. В двери приоткрылось небольшое окошко, карий глаз уставился на меня, а невидимый рот вежливо спросил:
- Что угодно?
- Рагозин Николай Федорович тут проживает?
- Извольте подождать, - все так же безукоризненно вежливо ответил голос, и окошечко захлопнулось.
Я приклонилась к стене и поежилась, мороз постепенно пробирался под куртку, хоть под ней и было два теплых свитера, а все равно холодно, да и сапоги не предназначены для прогулок по лесу, пальцы ног превратились в обледенелые деревяшки. Минуты текли томительно, наконец загремели засовы, и дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий молодой мужчина, одетый в нечто, больше всего похожее на черный сатиновый халат, подпоясанный витым шнурком. На голове парня красовалась черная же шапочка, а густая борода полностью закрывала щеки, и только глаза, ярко блестевшие на лице, выдавали истинный возраст - лет двадцать пять, тридцать, не больше.
- Чем могу служить, дочь моя? - ласково спросил он.
Удивленная таким обращением, я спросила:
- Рагозин Николай Федорович?
- Нет, я отец Филарет, - пояснил парень.
- А где Рагозин?
Отец Филарет вздохнул:
- У нас нет такого.
- Как же так, - расстроилась я, - вот беда, я столько ехала, устала, замерзла, как собака, и зря... Юноша покачал головой.
- Вы не правильно меня поняли. Господин Рагозин теперь носит имя отца Иоанна.
- Слава богу, он тут!
- Не поминай имя Господа всуе, - машинально заявил Филарет и добавил:
- Да, тут.
- Позовите его, пожалуйста.
- Пройдемте в приемную, - велел собеседник, указывая рукой на низенькую деревянную дверь.
Я послушно пошла в указанном направлении и оказалась в небольшой, чисто вымытой комнате с дощатыми, не слишком ровными полами. В "красном" углу висели иконы, стены украшали картины божественного содержания, небольшой диссонанс в обстановку вносила лишь табличка в углу "Ответственный за пожарную безопасность о.
Феоклист".
Вошедший следом за мной мужчина сел на стул и произнес:
- Слушаю вас.
- Мне нужен Рагозин, то есть отец Иоанн.
- Дочь моя, - с выражением истинно христианского терпения на физиономии завел отец Филарет, - вы приехали в мужской монастырь, здесь на разговоры с женщинами благословили лишь меня.
- Я вам не дочь, - отрезал мой язык, - и скорее больше гожусь в матери, ладно, в старшие сестры.
- У служителей Господа нет возраста, - спокойно пояснил парень. - Вам лучше объяснить мне цель визита.
Минут через десять, выслушав рассказ, он без всяких эмоций сообщил:
- Посидите в приемной.
Не успела я открыть рот, как собеседник быстрым шагом вышел, слегка задев меня "халатом". Снова потянулось время. В комнате стояла жара, я расстегнула куртку, сняла шапку и размотала шарф. Но, не успев согреться, поняла, что меня поджидает новое испытание. Страшно захотелось есть и, что хуже, пописать. Как назло, откуда-то изнутри монастыря начали наползать запахи готовящейся еды: только что сваренной гречневой каши и чего-то печеного, хлеба или пирогов. Монахи явно собирались трапезничать. В голове моментально всплыли главы романа Мельникова-Печерского "В лесах". Писатель самозабвенно описывал быт церковнослужителей и посвятил много страниц рассказам о постной еде - грибах, соленьях и моченьях, фруктах, киселях, варенье, орехах...
Желудок начал сжиматься. Минут через десять я совсем измучилась, не понимая, чего хочется больше - в столовую или туалет. Когда оба желания достигли пика, дверь распахнулась и в комнату вошли двое. Один - уже знакомый отец Филарет, другой - невысокий худощавый мужчина с редкой рыженькой бородкой.
- Вы Николай Федорович Рагозин! - обрадованно вскочила я на ноги.
- Отец Иоанн, - спокойно поправил вошедший и продолжил:
- Отец Филарет сообщили, будто у вас какая-то неотложная надобность, требующая моего присутствия.
Завороженная старомодными оборотами его безупречно правильной речи, я начала излагать суть дела. Николай слушал не перебивая. Его слегка выпуклые, грязно-зеленые глаза смотрели без всякого выражения, на лице не отразилось никаких эмоций. Только при сообщении о смерти Насти он быстро перекрестился. С ним было очень трудно разговаривать. Да и разговором монолог назвать нельзя. Трижды повторив одно и то же и не дождавшись никакой реакции, я не выдержала и спросила:
- Николай, то есть отец Иоанн, вы меня слышите?
- Спасибо, что взяли на себя тяжесть и приехали сюда, дабы сообщить об успокоении рабы божьей Анастасии, - выдохнул Рагозин.
Я так и подскочила на месте:
- Значит, вы мне поможете? Парень, не дрогнув ни одним мускулом, заявил:
- Помолюсь о душе новопреставленной.
- Тут не молитвы нужны, - фыркнула я, - а конкретные действия. Давайте договоримся, что я завтра подвезу вам доллары и письмо, а вы ищите Егора.
Рагозин медленно оторвал от пола тяжелый, словно свинцовый, взгляд и ответил:
- Сие невозможно.
- Как это? - оторопела я.
- Мирские заботы более не существуют для меня, теперь моя жизнь посвящена Господу.
- Ну ничего себе! А деньги? Тридцать тысяч!
Рагозин спокойно парировал:
- Здесь злато не требуемо.
- Так не ваше же, а мальчика Егора, Настя надеялась на вас!
Что-то похожее на раздражение мелькнуло в глазах собеседника.
- Прошлое мертво. Засим разрешите откланяться.
И он упругим шагом двинулся к двери.
- Погодите, - рванулась я за мужиком.