Интересно, какую обивку нам поклеили? Эх, жаль, забыла уточнить. У всех в подъезде дерматин на дверях черный либо темно-коричневый. Нет, вру, у Ивана Сергеевича из пятидесятой - вишневый. Вот бы и нам такой...
Когда я шагнула на лестничную клетку, мысли оборвались на полуслове, язык прилип к гортани, а спина мигом вспотела.
Пространство перед входом в квартиру выглядело как кошмар. Повсюду валялись куски газет, пол покрывала жирная, черная копоть, а у стены высились два узких синих баллона со сжиженным газом. От них в глубь квартиры змеились черные толстые штуки - то ли провода, то ли шланги.
В дверном проеме покачивались занавески, никаких железных дверей не наблюдалось и в помине. Предчувствуя все самое плохое, я заорала:
- Что тут случилось?
- ... - матерился кто-то в гостиной незнакомым мужским голосом.
Я влетела в комнату и онемела. Вся мебель: стол, кресла, диван, стулья - стояла вдоль стены. Посередине, на полу, на расстеленных газетах лежало железное полотнище, над которым склонились два парня с какими-то непонятными черными штуками в руках. Повсюду виднелись пятна черного цвета и стоял жуткий запах, от которого сразу запершило в горле.
- Что тут происходит?
Один из парней положил что-то, больше всего похожее на изогнутую палку, и спросил:
- А вы кто?
- Хозяйка.
- Здрасте, - вежливо пробасили мастера, - уж извиняйте, неувязочка вышла.
- Какая?
- Дык вот, дверку изготовили чуток ширше, чем надо...
- И что?
- Пришлось резать...
- Прямо здесь? В гостиной? На полу? Какое безобразие! Могли и на лестницу выйти.
- Так у вас там еле-еле два человека помещаются, - незлобиво ответил первый мастеровой, - дверь и положить негде. Попробовали и сюда приволокли, тесно очень!
- Следовало к себе везти, в мастерскую, а не мою квартиру портить! Безобразие!
- Тише, тише, хозяйка, не шуми, - вмешался другой мужик, - мы у тетки спросили, которая нас впустила, как лучше поступить, увезть или тута, и она велела здеся резать и бумажку подписала, гляди.
Он сунул мне под нос квитанцию. Так... "предупреждена о возможном ущербе". Под фразой стояло несколько слов, накорябанных почерком человека, редко берущего в руку пишущий предмет: "Без притензий. Раманова".
- И где она, эта Раманова, сейчас? - гневно спросила я.
Мужики переглянулись. Первый почесал в затылке и сообщил:
- Отдохнуть пошла.
- Куда?
- В спальню небось, - пояснил второй мастер. - Она нас увидала, квитанцию подписала и легла. Видать, устала сильно!
Первый юноша хихикнул, другой сердито глянул на него и продолжил:
- Мы тут без нее работали. Между прочим, предупреждать надо, что в доме собаки! С трудом их в кухню запихали! Маленькая такая, бойкая, все лаяла и лаяла, прямо голова заболела!
- Чистый дурдом, - влез другой мастер, - собаки орут, попугай матерится, где он у вас таких слов набрался? Я и половины сам не знал, баба храпит, прямо стены дрожат, да еще дверь ширше, чем надо, ну, денек!
- Долго вам еще возиться?
- С час.
- Давайте шевелитесь, - велела я и понеслась посмотреть на собак.
При беглом взгляде на разгром, творившийся на кухне, стало понятно, что наша стая отлично провела время в заточении. На столе блестели пустые вазочки из-под конфет, печенья и вылизанная дочиста баночка, которая еще утром полнилась клубничным джемом. Я наклонилась и обозрела морду Мули, собачка даже не пошевелилась, унюхав любимую хозяйку.
Так и есть! В складках мопсиной морды виднелись крошки от курабье, а усы были липкими. Сожрав почти триста граммов конфитюра "Швартау", Мулечка не нашла в себе сил, чтобы умыться как следует.
- Первый раз встречаю такую наглую воровку, - пробормотала я и спихнула мопсиху со стула на пол.
Но Муля, не выказав никаких эмоций, растянулась на линолеуме и продолжала мирно сопеть. В ее животе переваривались вкусности, и сон был так же сладок, как и сожранный конфитюр.
Ада, услыхав гневный тон, мигом шмыгнула под буфет.
- А ты чего прячешься? - удивилась я и тут же увидела ободранные у двери обои.
Очевидно, Адюся, желая выйти наружу, безостановочно скребла лапами по стене. Адка терпеть не может замкнутых пространств, я бы даже сказал, что у нее клаустрофобия, если, конечно, у собак бывает подобная болезнь.
Рейчел и Рамик усиленно махали хвостами, всем своим видом говоря: "Мы большие, умные, хорошие собаки, это мелкие мопсы натворили. Мы ни при чем, мы отлично себя вели!"
Едва сдерживая гнев, я отправилась искать Люську. Соседка нашлась в комнате у Лизаветы. Лежала на кровати прямо в туфлях, а на полу валялась полупустая бутылка отличного французского коньяка.
Больные, выписываясь, частенько дарят Катюше "сувенирчики". Как правило, это коробки шоколадных конфет, иногда штофы с качественной выпивкой. Дома у нас конфеты съедаются мигом, а бутыли оседают в баре. Охотников до спиртного в семье нет. Сережка постоянно за рулем, максимум, что он себе позволяет: пятьдесят граммов виски на ночь, да и то раз в месяц. Оставив дома Люську, я не заперла шкафы, мне это просто не пришло в голову... Мы вообще никогда ничего не прячем. В буфете стоит выпивка и лежат сигареты, в ванной на полочке выстроилась косметика и духи, а деньги лежат в коробочке, которую Катя не мудрствуя лукаво держит в шкафу между простынями и пододеяльниками...
Значит, Люся из любопытства стала лазить по полкам, увидала коньяк и не сдержалась.
- Немедленно вставай! - закричала я.
Соседка открыла глаза, икнула, потом села...
Следующие полчаса я провела отвратительно. Сначала, страшно боясь, что сейчас явятся из школы Кирюшка и Лизавета, отволокла домой плохо соображающую Люсю, затем спешно вымыла вазочки на столе, насыпала в них крекеры и мармелад...
Рабочие тем временем подхватили дверь и поволокли ее к выходу. По дороге они задели журнальный столик, на котором стояла фигурка далматинца. Фарфоровая безделушка зашаталась и вмиг очутилась на полу, превратившись в груду осколков. Но это была ерунда, в конце концов, далматинец мне никогда не нравился, да и подарила его Кате на день рождения Машка Потворова, которую я не люблю... Важно другое - дверь висела на месте и даже без особого труда запиралась и отпиралась.
Не успела я расставить в гостиной все по местам и спрятать кое-где прожженный пол под паласом, как с воплем ворвались дети, и вечер потек, как всегда, между плитой, холодильником и мойкой.
Спать разбрелись около полуночи. Не успела я вытянуться на кровати, как в комнату вошла Лизавета, плюхнулась на одеяло и сказала:
- Лампа, у меня к тебе серьезный разговор.
Поняв, что спокойно почитать не удастся, я со вздохом отложила новый роман Поляковой и с тоской поинтересовалась:
- Ну и что у тебя приключилось?
- Приключилось у тебя, - парировала Лиза, - позволь спросить, знаешь ли ты простую истину: женский алкоголизм неизлечим?
- Слышала что-то на этот счет, но я здесь при чем? Ты же знаешь, я совершенно не употребляю горячительные напитки.
- Лампуша, - неожиданно ласково проговорила Лизавета, обнимая меня за плечи, - я очень хорошо понимаю, как тебе тяжело! Катя целый день на работе, она вся в своих больных, Сережка и Юлька заняты, мы с Кирюшкой уже взрослые.