Фалькон выбрался из кресла. Это был Марио – он бежал вниз по лестнице в шортах и рубашонке, руки на отлете от хрупкого тельца, голова запрокинута, глаза закрыты, рот разинут в крике. В памяти Фалькона возникла знаменитая военная фотография вьетнамской деревни, выжженной напалмом, только в центре композиции теперь была не голая вьетнамская девчушка, бегущая по дороге, а мальчик: черная дыра распахнутого рта наполнена ужасом.
– Не совсем, – сказал он.
– Когда все это случилось?
– В марте прошлого года.
– Вы отдыхали от чего‑то конкретного?
– Всего лишь от скуки, – ответил Марти.
– Сеньора Крагмэн, смерть вашей матери… была внезапной?
– У нее обнаружили рак, она умерла через десять недель.
– Сочувствую, – сказал Фалькон. – А почему вам наскучило в Америке, сеньор Крагмэн?
– Если хотите, можете звать нас Мэдди и Марти, – вмешалась Маделайн. – Мы предпочитаем свободный стиль.
Ее идеально белые зубы мелькнули в улыбке за огненно‑красными губами и тут же скрылись.
Мэдди обхватила пальцами кожаные подлокотники кресла и снова скрестила ноги.
– Мне наскучила работа, – сказал Марти. – Работа, которой я занимался.
– Вовсе нет, – сказала она, их взгляды впервые встретились.
– Она права, – сказал Марти, медленно поворачиваясь к Фалькону. – Зачем бы я стал работать здесь, если работа так уж надоела? Мне наскучила жизнь в Америке. Я просто не думал, что вам интересно. Эта деталь не поможет узнать, что случилось с Вегой.
– Мне все интересно, – отозвался Фалькон. – У большинства убийств есть мотив…
– Убийство? – перебила его Мэдди. – Но офицер у ворот сказал, что это самоубийство.
– Может, и так, – сказал Фалькон. – А может, и не так. Но ведь и самоубийство должно иметь причины, значит, мне интересны мотивы поступков каждого, кто знал… покойных. Поступки могут многое объяснить.
– Что? – спросила Мэдди.
– Состояние психики. Степень счастья и разочарования, злости и радости, любви и ненависти. В общем, сильные эмоции, которые движут событиями и рушат жизни.
– По манере говорить этот парень не похож на копа, – по‑английски обратился к жене Марти.
Мэдди смотрела на Фалькона, вглядывалась в его черты. Не иначе как он ей кого‑то напоминает, подумал инспектор.
– Что было настолько плохо в Америке? Что заставило вас уехать? – спросил Фалькон.
– Я не сказал, что было плохо, – ответил Марти, напрягая плечи, словно стоял на старте олимпийского финала по гребле – Мне просто наскучила повседневная рутина.
– Скука – один из сильнейших стимулов, – сказал Фалькон. – От чего вы хотели уехать? Что искали?
– Порой американский стиль жизни означает существование в довольно замкнутом мире, – произнес Марти.
– Множество севильцев едва ли покидали Андалузию, не говоря уж про Испанию, – сказал Фалькон. – Не видят необходимости. И не считают, что с их замкнутым миром что‑то неладно.
– Возможно, они не задаются этим вопросом.
– А зачем, если они живут в самом прекрасном месте на земле?
– Инспектор, вы когда‑нибудь бывали в Америке?
– Нет.
– Почему? – спросил Марти возмущенно.
– Это величайшая страна мира! – заявила Мэдди, оживленная, радостная, ироничная.
– Не стану спорить, – проговорил Фалькон, на ходу обдумывая фразу. – Однако все, что я мог бы там искать, исчезло.
Марти смахнул букашку с подбородка. Он выглядел довольным.
– Что вы имеете в виду? – спросила Мэдди.
– То, что завораживало меня в детстве… все эти черно‑белые фильмы сороковых и пятидесятых. Насмотревшись их, я и стал детективом.
– Вы были бы разочарованы. Те улицы, та жизнь, те ценности… мы от них ушли, – подтвердил Марти.