Те улицы, та жизнь, те ценности… мы от них ушли, – подтвердил Марти.
– Инспектор, вы сделали большую ошибку, – сказала Мэдди. – Для Марти Америка – любимая тема. Стоит нам оттуда уехать, и вдруг оказывается, что он больше ни о чем не хочет говорить. Он будит меня среди ночи, потому что должен немедленно поведать последнюю пришедшую ему в голову теорию. Милый, что там было сегодня ночью?
– Страх, – ответил Марти. Его темные глаза сверкали в глубоких глазницах, как тропические птицы, исчезающие в джунглях.
– Страх – вот основа американского общества, – монотонно проговорила Мэдди. – Свежая мысль. Увы, он считает, будто первый все это выдумывает.
– Ну, полагаю, после одиннадцатого сентября мир… – попытался свернуть тему Фалькон.
– Не только теперь, – сказал Марти. – Страх был всегда. Даже первооткрыватели американских земель, сильные и бесстрашные люди…
– Это очень интересно, – был вынужден перебить Фалькон. – И было бы увлекательно с вами побеседовать, но я, к сожалению, должен расследовать двойное убийство.
– Видишь, ему не так уж интересны твои теории, – поддела Мэдди, а Марти жестом попросил ее замолчать. – И кстати, инспектор, он все равно считает ее величайшей страной в мире, несмотря на…
– Когда вы в последний раз говорили с Вегой? – спросил Фалькон.
– Я говорил с ним вчера вечером, около семи, в офисе, – ответил Марти. – Деловая беседа, ничего личного. Он держался собранно, профессионально… как всегда.
– Вам известно о каких‑либо финансовых трудностях, которые могли угнетать сеньора Вегу?
– Он все время находился под давлением. Такова природа строительного бизнеса. Много забот: здания, оборудование, материалы, рабочие, бюджет, деньги…
– А вы? – спросил Фалькон, оборачиваясь к Мэдди.
– Я? – рассеянно переспросила она, отвлекаясь от какой‑то серьезной мысли.
– Когда вы в последний раз говорили с сеньором Вегой?
– Я не… Не могу сообразить, – сказала она. – Милый, когда это могло быть?
– Ужинали вместе на прошлой неделе, – напомнил он.
– Какими тогда были Веги?
– Рафаэль пришел один, – сказал Марти.
– Как обычно, – добавила Мэдди. – Лусия всегда в последний момент отказывалась. То ребенок, то еще что‑нибудь. Она не любила эти наши ужины. Была сторонницей традиций. На ужин в чей‑то дом ходят только к родственникам. Она считала, что это неудобно. Ей было не о чем говорить, разве что про Марио, а у меня детей нет, так что…
– Она была неврастеничкой, – сказал Марти.
– Как ладили сеньор Вега с женой?
– Он был очень ей предан, – сказал Марти.
– Означает ли это, что любви там больше не осталось?
– Любви? – спросила она.
Марти, кивая, смотрел на жену. Он словно хотел, чтобы Мэдди продолжала говорить, за них обоих отвечая на вопрос Фалькона.
– Инспектор, вы не считаете, что преданность – составляющая любви?
– Считаю, – сказал Фалькон. – Но вы, похоже, отделяете преданность от любви в целом, как будто это все, что осталось.
– Вам не кажется, инспектор, что такова природа брака… или любви? – спросила она. – Что со временем она разлагается, пыл и страсть изнашиваются, волнующий секс…
– Ради бога! – пробормотал Марти по‑английски.
– …сила вашего интереса к тому, что говорит или думает другой, безумное веселье от пустяковых шуток, глубокое, безусловное восхищение красотой, умом, безоглядная вера…
– Да, – сказал Фалькон, внутри у него все сжималось, как бывало иногда на встречах с Алисией Агуадо. – Это правда…
Он вздохнул, быстро строча в блокноте какую‑то галиматью, желая поскорее уйти.
– Итак, сеньора Крагмэн, на ваш взгляд, их брак был крепким?
– Я всего лишь заметила, что он был предан жене. Лусия – нездоровая и временами тяжелая в общении женщина, но она мать его ребенка, а это имело для Рафаэля большое значение.
Фалькон почувствовал себя увереннее, когда речь снова зашла о деле.
– Сеньор Вега предпочитал держать все под контролем? – спросил он.
– У него было четкое представление о том, как должны вестись дела, и очень дисциплинированный разум, – сказал Марти. – Я никогда не совал свой нос дальше, чем требовалось для моей работы. Он не пытался вовлечь меня в дела компании за рамками проекта. Он даже просил меня покинуть кабинет, если собирался говорить по телефону по поводу неизвестных мне дел. Для него была очень важна иерархия: как ему докладывают о делах, кто что сделал, порядок подчиненности. У меня нет собственного опыта, но его стиль руководства напоминал армейский, что неплохо для стройплощадки. Работа опасная – люди запросто могут погибнуть.
– И в жизни, – заметила Мэдди.
– Что? – спросил Марти.
– В жизни он тоже любил все контролировать. Садовника, свою семью, свое мясо, – сказала она, хлопнув рукой по колену.
– Тогда странно, что Вега приходил сюда ужинать, – заметил Фалькон. – На мой взгляд, такие люди предпочтут ресторан, если решатся довериться чужим рукам.
– Он понимал, что это американский обычай, – объяснил Марти.
– Ему у нас нравилось, – сказала Мэдди, пожимая плечами. Ничем не стесненная грудь качнулась под шелковой тканью. Она поставила ноги бочком и потирала их одну о другую, словно усмиряла зуд.
«Еще бы!» – подумал Фалькон.
– Человек, предпочитающий все контролировать, мог покончить с собой, если его тщательно выстроенный мир готов был развалиться из‑за финансового краха или унизительного скандала. Причиной его поступка могла быть и неудача в личной жизни – тяжелая эмоциональная зависимость. Если одно из этих предположений верно, мы достаточно скоро об этом узнаем. Вам не приходит в голову еще какая‑то причина?
– Думаешь, он был из тех, кто способен завести роман? – спросил жену Марти.
– Роман? – повторила Мэдди скорее сама для себя.
– Он бы оставил записку, – сказал Марти. – Есть записка?
– Необычная, – ответил Фалькон и дал им прочитать текст.
– Слишком уж поэтично для такого человека, как Рафаэль, – заметила Мэдди.
– Вас не насторожила ссылка на одиннадцатое сентября? – спросил Фалькон. – Вы, должно быть, говорили с ним об этом событии.
Мэдди закатила глаза.
– Конечно, – сказал Марти. – Мы без конца это обсуждали, но только как одну из новостей. Я действительно не понимаю значения даты в этом контексте.
– Зачем убивать жену? – перебила мужа Мэдди к облегчению Фалькона, который на этом этапе расследования не хотел бы выслушивать теории Марти в отношении одиннадцатого сентября – Я хочу сказать, если ты так страдаешь, убивай себя любым способом, но не оставляй своего ребенка без обоих родителей.
– Возможно, он считал, что Лусия без него не выживет, – сказал Марти.