Уж очень мне не хотелось осведомлять…
– Я буду держать вас в курсе дела, господин квестор.
– Разрешите, синьора? Я ищу синьора Дженуарди.
– Он болеет.
– Я знаю. За мной приходил Калуццэ Недовертыш, который на складе вашего мужа работает. Я доктор Дзингарелла.
– Ой, доктор, виновата, против свету не распознала вас. Входите, входите.
– Где наш больной?
– В спальне лежит. Ступайте за мной, я вас проведу. Пиппо, доктор Дзингарелла пришел.
– Здравствуйте, доктор, спасибо, что пришли.
– Присаживайтесь, присаживайтесь.
– Спасибо, синьора. Что случилось, синьор Дженуарди?
– На следующий день после того, как меня сперва арестовали, а потом отпустили, я проснулся с температурой. Когда меня арестовали, Танинэ?
– Как это когда? Вчера! У тебя что, память отшибло?
– Извините, доктор, я плохо соображаю.
– Ничего страшного. Сейчас мы температурку измерим. Градусник под мышку, вот так. А пока сядьте, поднимите фуфайку. Очень хорошо. Глубокий вдох… Еще разик… Скажите тридцать три… тридцать три… тридцать три… теперь откроем рот пошире и покажем язык… А теперь давайте градусник.
– Что‑нибудь серьезное, доктор?
– Ваш муж здоров как вол. Небольшая температурка, я думаю, оттого, что он перенервничал накануне.
– А сыпь по всему телу у меня отчего? Смотрите, доктор… тут… и вот тут…
– Это испорченная кровь, Пиппо.
– Помолчи, Танинэ. Кто здесь врач?
– Скажите, синьор Дженуарди, в Монтелузе вас держали в тюремной камере?
– Да, несколько часов. Камера была пустая, меня одного в ней заперли.
– Там был матрац?
– Был. А у меня ноги подкашивались, я на него и прилег.
– И вас искусали блохи и вши. Живого места на вас не оставили.
– Пресвятая Дева! Какая гадость!
– Бывает, синьора. Не беспокойтесь, укусы пройдут.
– А от температуры что ему принимать?
– Температура, думаю, сама упадет. Для успокоения неплохо ромашку попить.
– Танинэ, ты не сваришь доктору кофе?
– Не беспокойтесь, синьора.
– О каком беспокойстве вы говорите? Кофе готов, сейчас принесу.
– Доктор, пока жена не вернулась, скажу вам одну вещь. Может, температура виновата, а может, нет, но с самого утра на меня настоящий любовный голод напал. Сейчас только десять часов, а я уже три раза поработал.
– Ты хочешь сказать, что у тебя частая эрекция?
– Вот именно.
– Ничего страшного, это естественная реакция организма. Я на шепот перешел, чтоб твоя жена не слышала. Ты прекрасно выдержал испытание, товарищ. Молодец. Жаль только, что тебя раскрыли.
– Извините, доктор, почему вы говорите мне «ты»?
– Потому что так заведено между товарищами. Слушай, я открою тебе тайну. На следующей неделе приедет инкогнито Де Феличе Джуффрида. Ты должен обязательно с ним встретиться. Я сообщу тебе день и час.
– Позвольте вам сказать, доктор, что к этой истории с социалистами лично я…
– А вот и кофе.
– Вы очень любезны, синьора.
– Папа! Папочка! Святая Мария, какой приятный сюрприз!
– Как дела, Танинэ?
– Уже лучше.
Садись. Пиппо, к нам папа пришел!
– Дон Нэнэ! Какая радость! Какая честь! Добро пожаловать в дом, где вы еще не были!
– Что с тобой, Пиппо? Я зашел на склад, и Калуццэ сказал, что ты хвораешь.
– Пустяки. Небольшая температура. Только что был врач. Он говорит, что это от страха, которого я натерпелся.
– Мы все перепугались. Я пришел просить у тебя прощения.
– Прощения? У меня? За что?
– Когда я услышал, что тебя забрали карабинеры, я подумал: ни с того ни с сего не арестуют, чего‑то небось мой зятек натворил. Я был неправ. За тобой никакой вины нет, и я извиняюсь, что плохо про тебя подумал.
– И кто же вас убедил в моей невиновности?
– Начальник полиции Спинозо. Хороший человек. Он объяснил, что лейтенант карабинеров спутал тебя с другим человеком. Заместо него арестовал тебя. Ты плачешь?
– Что с тобой, милый? Не плачь, а то я тоже плакать начну.
– Да, Танинэ, да, ваше степенство, я плачу! Если б вы знали, папа, каково без вины в камере сидеть!
– Хватит, Пиппо, вытри слезы. Слава богу, все позади.
– Да, папа. Да, ваше степенство. Позади. Ничего, что я называю вас папой? Вы разрешаете?
– Конечно, сын мой. Танинэ, как только Пиппо поправится, жду вас на обед или на ужин.
– Папа, как поживает Лиллина?
– Что тебе сказать, Танинэ? Последние дни она не в своей тарелке. Вчера думала съездить в Фелу, она ведь недели прожить не может вдалеке от родителей. А потом сказала, в другой день поедет.
– А ты, кажется, завтра в Фелу собирался, да, Пиппо?
– Да, Танинэ, у меня встреча с братьями Тантерра назначена, я тебе говорил: надо закупку партии леса обсудить. Теперь из‑за болезни поездка откладывается. Ничего не поделаешь.
– Значит, не забудь: как только поправишься, вы приходите к нам. Лиллина будет рада. Она ведь все время дома сидит и никого не видит.
– Как только обмогнусь, мы придем.
– Танинэ, ты проводишь меня до двери?
– Танинэ, папа ушел?
– Да, Пиппо.
– Ты где, Танинэ?
– В кухне.
– Что ты там делаешь, Танинэ?
– Обед стряпаю.
– Иди сюда, Танинэ.
– Иду, Пиппо. О, Мадонна, зачем это ты голый разделся? Ну‑ка накройся? При температуре тепло нужно.
– Именно что тепло. Ложись скорее. Мне опять приспичило.
– О, Мадонна! Сколько можно? С раннего утра пестом в ступке толчешь… Вот так… вот так… да… да… да…
– Целуем руки, дон Лолло.
– Приветствую тебя, Джедже.
– Нижайшее почтение, дон Лолло.
– Приветствую тебя, Калоджерино.
– Дон Лолло, теперь понятно, почему Пиппо Дженуарди заарестовали, а через полдня отпустили.
– Почему же?
– Сказывают, распутица вышла с одноизменниками.
– Ты что, по‑турецки выучился говорить?
– Дозвольте, я объясню, дон Лолло. Мой друг Джедже хочет сказать, что Пиппо Дженуарди арестовали из‑за путаницы с одноименниками: это когда двух людей одинаково зовут и их можно спутать. Обознаться то есть.
– А я что сказал, дон Лолло? Разве не то же самое?
– Получается, синьора Дженуарди сначала сажают в кутузку, потом чешут в затылке, и ах, ошибочка вышла, извините, до свиданьица. Что‑то тут не так.
– И я думаю, не так, дон Лолло. Возьмите Туридруццо Карлезимо, которого тоже через одноизменника арестовали: семь месяцев прошло, покуда закон признал, что обознался.