– Что я слышу! Безумие какое‑то! В голове не укладывается! Карабинеры позволяют себе подобные фокусы в отношении такого кристально чистого человека, как вы!
– Командор…
– Перестаньте. Какой я для вас командор?
– Командор, мне страшно, вы меня путаете…
– Я вас пугаю? С чего вы взяли?
– Не знаю. Наверно, послышалась в вашем голосе подковырка, издевка…
– Да как вы могли подумать! Во‑первых, у меня простуда, насморк, поэтому голос такой. А во‑вторых, я никогда не смеюсь над чужим несчастьем. Ближе к делу, синьор Дженуарди! Как говорится, расстегнул портки – поливай из кишки. Выкладывайте, чего от меня хотите?
– Виноват. Через одного друга синьор Кальтабьяно передал мне, что благодаря его старанию справка, в которой карабинеры на меня всех собак повесили, пока еще не зарегистрирована.
– Гм.
– А раз не зарегистрирована, он, Кальтабьяно то есть, может ее уничтожить и делать вид, будто ничего такого не получал.
– Гм.
– И руководиться только справкой из Управления общественной безопасности, у которого ничего супротив меня нет.
– Гм.
– И тогда дело пойдет как по маслу.
– Гм.
– Правда, синьор Кальтабьяно намекнул, что у него через это могут быть большие неприятности.
– Гм.
– А потому он, Кальтабьяно то есть, хочет на всякий случай иметь железную поддержку. Он так выразился.
– Гм.
– А кроме «гм» вы мне ничего не скажете?
– А что я тебе скажу? Постой, вроде я запамятовал, говорил тебе «ты» или «вы»?
– Говорите мне «ты»! Вы для меня все равно как отец родной!
– Поддержка дело непростое.
– Я понимаю.
– Вот и хорошо. У Орацио Русотто аккурат широченная спина, за нее не то что Кальтабьяно, половина Палермо спрятаться может. Только ведь штука в другом.
– В чем?
– В том, что мой долг Орацио Русотто при таком повороте растет, а значит, растет и твой должок мне. Свой долг Орацио Русотто я в любую минуту вернуть могу не только до гроша, но даже, если угодно, с процентами. И тут возникает простой вопрос: а ты в состоянии расплатиться со мной? У тебя‑то имеется такая возможность? Отвечай, только сперва подумай.
– Я расплачусь. За мной не пропадет.
– Не пропадет, говоришь? А с какой стати я должен тебе верить? Мне не кажется, что до сих пор ты…
– В чем вы можете меня укорить?
– Ну хотя бы в нечестности, в том, что ты недостаточно серьезно отнесся к одной моей просьбе.
– С чего вы взяли?! Да разве я могу?! Никакой моей вины перед вами нет! Клянусь! Да я бы никогда в жизни не позволил себе огорчить такого уважаемого человека, как вы! Скажите, что я сделал плохого?
– Ладно, скажу, только смотри не обдристайся. Я все больше убеждаюсь, что два хитрожопых, ты и Саса Ла Ферлита, сговорились и водят меня занос.
– Пресвятая Дева! Я сейчас умру! Господи, мне дурно! Дурно мне! В голове шумит!
– А вот театр устраивать ни к чему. Зря стараешься.
– Какой театр! Ошибаться изволите, неправда это! Пощадите! От таких ваших слов у меня сердце кровью обливается. Я сговорился с Сасой! Без ножа зарезали! Извините, я сяду, ноги не держат – как ватные сделались, боюсь, упаду. Это ж надо такое придумать! Это ж надо! Я сговорился с Сасой! Да я же вам два раза адрес этого рогоносца давал! Разве нет?
– И оба раза по этому твоему адресу его не нашли! Был, да сплыл, съехать успел! Оба раза! Странное совпадение!
– Господи, а мне‑то какая от этого польза?
– Хрен тебя знает!
– Неужто вы думаете, что одной рукой я вам адрес его даю, а другой предупреждаю, чтоб он квартиру поменял? Я правильно понял?
– Правильно.
Это ж надо такое придумать! Это ж надо! Я сговорился с Сасой! Да я же вам два раза адрес этого рогоносца давал! Разве нет?
– И оба раза по этому твоему адресу его не нашли! Был, да сплыл, съехать успел! Оба раза! Странное совпадение!
– Господи, а мне‑то какая от этого польза?
– Хрен тебя знает!
– Неужто вы думаете, что одной рукой я вам адрес его даю, а другой предупреждаю, чтоб он квартиру поменял? Я правильно понял?
– Правильно.
– Матерь Божья! Дышать нечем! Рыба на песке – вот я кто!
– Ладно, попробую тебе помочь. Сделаем так: ты добываешь для меня новый адрес твоего друга Сасы, а я по этому адресу посылаю в Палермо своего человека. Если мой человек не находит твоего дружка и ему говорят, что дружок твой только‑только собрал вещички и тю‑тю, на другую квартиру переехал, можешь заказывать гроб.
– Новый адрес Сасы у меня в кармане. Но если дозволите, сейчас я его вам не дам.
– Шкура твоя, сын мой: хочешь – спасай, не хочешь – не надо.
– Я вам его не даю, потому как сперва думаю сам проверить. А насчет того, что я и Саса сговорились, тут вы не правы. Дикая, извините, мысль, напраслину на меня взводите. Адресом я вас снабжу, только прежде убедиться дозвольте, что правильный адресок‑то.
– Тогда готов признать свою ошибку. И в доказательство знаешь, что я сделаю? Немедленно с Орацио Русотто снесусь. Так сказать, дам тебе кредит.
– Я слышал, адвокат Русотто сейчас в тюрьме палермской сидит. В «Уччардоне».
– Ну и что из этого? Сегодня сел, завтра вышел. И потом, Орацио Русотто личность всеместная.
– Не понял.
– Это значит, что ему ничего не стоит одновременно в разных местах находиться. Кто‑нибудь, допустим, говорит, что вечером такого‑то дня Орацио был в Мессине. И тут же обнаруживаются сто человек, побожиться готовых, что тем же вечером он в Трапани был. Я понятно объяснил?
– Ты давно не исповедовалась, Танинэ?
– С тех пор как замуж вышла, дон Пирротта.
– Столько времени? Почему?
– Правду сказать, сама не знаю. Видать, семейная жизнь отвлекает.
– Погоди. Брак есть таинство. Как же одно таинство может мешать другому?
– Правильно говорите. Тогда потому, может, что муж не одобряет.
– Он что, в церковь ходить тебя отговаривает?
– Нет, он про это молчит. Только один раз, когда я в церковь собиралась, смеяться стал. «Иди, говорит, сюда, я лучше знаю, какое тебе таинство надобно». И в спальню меня потащил. Тем дело и кончилось.
– Богохульник! Нечестивец! Твой муж Пиппо будет гореть в адском огне. Верно люди про него говорят.
– А что они говорят, падре Пирротта?
– Что он с социалистами снюхался! С самыми страшными безбожниками на свете!
– Злоязычат люди, не верьте им, падре!
– Ладно, не буду. Но то, что ты мне рассказываешь!..
– Так ведь это он шутил, падре Пирротта.
– Вы исполняете супружеский долг?
– Ну… не знаю… О чем это вы, падре?
– Вы делаете то, что делают муж и жена?
– А как же!
– Часто?
– Разика три‑четыре.
– В неделю?
– Шутите? В день, падре.
– Да он осатанел! В него дьявол вселился! Бедная!
– Почему «бедная»? Мне нравится.
– Что ты сказала?
– Что мне нравится.
– Танинэ! Подумай о душе! Тебе не должно нравиться.