– Танинэ! Подумай о душе! Тебе не должно нравиться.
– Но что я могу сделать, если нравится?
– А ты сделай так, чтоб не нравилось! Порядочная женщина не должна испытывать удовольствие! Ты должна заниматься этим с мужем для того только, чтоб детей рожать. У вас есть детки?
– Нет, падре, не выходит пока, но мы хотим.
– Послушай, когда ты занимаешься этим с мужем, повторяй про себя: «Я делаю это не ради удовольствия, а чтоб Господу ребеночка подарить». Ты согласна? Женщине, жене не подобает испытывать удовольствие, иначе отношения с законным мужем превращаются в смертный грех. Помни об этом. Женщина не должна получать наслаждение, она должна плодиться.
– Я не могу повторять то, что вы говорите.
– Но почему?
– Потому как это будет неправда, потому как я не могу врать перед Господом Богом. Разве только когда Пиппо сзади прилаживается…
– Нельзя! Грех это! Церковь грехом полагает, если этим спиной к мужчине занимаются, хотя дети могут все равно родиться.
– Что вы мне рассказываете, падре? Быть такого не может! Ежели вставлять, куда он вставляет, дети не родятся.
– Матерь Божья! Ты хочешь сказать, что он это делает в другой сосуд?
– Ну!
– Социалист! Как бог свят, социалист!
– К чему мешать социализм с тем, что вы сосудом называете?
– К тому, что делать это в другой сосуд противоестественно. То же и к социализму относится: противоестественное явление!
– Командор, ради бога, простите, что дома вас беспокою, но я не смог удержаться.
– Что‑то случилось?
– Вот именно! Утром пришло письмо от синьора Кальтабьяно, он пишет, что в ближайшее время посылает из Палермо геодезиста для съемки местности.
– Выходит, Орацио Русотто не подвел – сдвинул дело с мертвой точки. Так что теперь я в еще большем долгу перед ним.
– А я перед вами и пришел отблагодарить вас. У меня есть правильный адрес Сасы Ла Ферлиты.
– Откуда вы знаете, что теперь он правильный? Я тебе «ты» говорил или «вы»?
– «Ты», дон Лолло, «ты». Адрес мне прислал наш общий друг – мой, стало быть, и Сасы. Сам Саса ничего про это не знает. Вот письмецо, гляньте. Прочитали? Хорошо. Для проверки я съездил позавчера в Монтелузу, там в префектуре брат Сасы работает. Я ему сказал, что имею желание помириться с Сасой, он поверил и дал мне его адрес. Получается, два человека не сговаривались, а адресок сошелся.
– Правильный, выходит?
– Виа делле Крочи, номер пять, квартира семьи Панарелло. Как видите, я в долгу не остался. Теперь мы с вами квиты.
– Не спеши, Пиппо.
– Разве мы не квиты?
– Квиты на словах. А на деле будем квиты, когда я найду этого сукина сына.
– В этот раз вы его поймаете, убей меня бог! Кстати, что вы ему сделаете, если сцапаете?
– Интересно знать, почему это почти сразу после слова «убей» ты сказал «кстати»? О чем ты подумал?
– Виноват, дон Лолло. Ни о чем не подумал. Но поскольку Саса все‑таки мой друг…
– Не будем кривить душой, Пиппо. Дружка своего ты мне продал, а я его у тебя купил. Правильно я говорю?
– Правильно, дон Лолло.
– А ежели я что купил, это теперь мое, и я могу делать с этим, чего хочу. Правильно?
– Правильно, дон Лолло.
– Вот и подумай, Пиппо. Прощай.
– Целую руки, дон Лолло.
Прощай.
– Целую руки, дон Лолло.
– Калоджерино! Поди сюда!
– Вот он я, дон Лолло.
– Ты все слышал?
– Все как есть. Виа делле Крочи, нумер пять, квартира семьи Панарелло. Прям сейчас еду в Палермо.
– Нет.
– Не ехать?
– Нет. Откуда мы знаем, что нас опять не обштопывают? У меня такое подозрение, что в эту самую минуту Пиппо Дженуарди телеграмму своему дружку Ла Ферлите строчит. Упреждает его, чтоб опять переехать успел. Ты вот как сделай, выжди десяток дней, пусть все позабудется, и тогда уже двигай на эту самую виа делле Крочи. Если там Сасы не окажется, заглянешь на проспект Тюкери, а коли и здесь его не найдешь, ступай на площадь Данте. В общем, все квартиры обойди, где он жил.
– Ну и головастый же вы человек, дон Лолло! А чего ему сделать, когда его найду?
– Исполосуй ему морду. Этого достаточно.
– Но ежели он мне уже попадется…
– Нет, Калоджерино. Ты Пиппо Дженуарди недооцениваешь. Если Пиппо узнает, что его дружка Ла Ферлиту убили, он, чего доброго, угрызаться начнет. И неизвестно, что он в таком разе выкинет.
– Спасибо за исчерпывающий доклад о положении в порту Вигаты. Все, что я узнал от вас, будет принято мной во внимание. Если вам нечего добавить, вы свободны. Я вижу, вы в нерешительности. Хотите еще что‑то сказать?
– Господин квестор, вы можете усмотреть в моих словах проявление излишней осторожности, но в городе бают…
– Что делают?
– Говорят. Разговоры в городе пошли, и хотя не в моих правилах придавать значение слухам, если эта история дойдет до ушей лейтенанта Ланца‑Туро, лейтенант – с него станется! – распишет ее на двадцати страницах, рапорт пришлет вашему превосходительству, и опять начнется сказка про белого бычка.
– Вы имеете в виду историю с Дженуарди?
– Именно, господин квестор. Хотите послушать?
– Что ж, послушаем.
– Синьоре Дженуарди падре Пирротта не дал отпущения. Это наделало много шума в городе.
– Постойте, этот ваш падре рассказывает, что не дал…
– Нет, господин квестор. Сам падре Пирротта ничего никому не рассказывал. Но он человек горячий и, когда из себя выходит, кричать начинает. В тот раз своей очереди исповедоваться ждала вдова Риццопинна, известная смутчица…
– Известная – кто?
– Сплетница. Сует нос в чужие дела, а потом язык чешет. Она близко стояла и весь разговор слышала между падре Пирроттой и синьорой Дженуарди, ну и теперь про тот разговор весь город знает.
– Что же натворила синьора Дженуарди?
– Похоже, Дженуарди Филиппо всякий раз перед выполнением супружеского долга красит член красной краской, чтоб на дьявола походить. Мало того, жену он берет противоестественным образом, да еще и кричит при этом: да здравствует социализм!
– А синьора тут при чем?
– Кажется, ей это нравится.
– Перестаньте! Будем говорить серьезно. Неужели вы верите в этот бред?
– Я‑то не верю. А вот люди верят. И знаете, что я вам скажу, господин квестор? Ежели на Дженуарди не только карабинеры, но и Церковь ополчилась, тогда он, извините за выражение, по уши в говне.
– Господин генерал! Лейтенант Ланца‑Туро по вашему приказанию прибыл.
– Дорогой лейтенант! Вольно, вольно. В прошлом месяце, в салоне маркизы Барончини, я имел удовольствие видеть вашу матушку‑графиню.