Некоторое время после женитьбы Дженуарди не отказывал себе в любовных связях на стороне, когда более, когда менее продолжительных. Доподлинно, например, известно, что в первую брачную ночь, проведя несколько часов с женой, он сел в карету и отправился в гостиницу «Джеллия» в Монтелузу, где до утра предавался плотским утехам с танцовщицей варьете. Следует, однако, признать, что вот уже по меньшей мере два года как Дженуарди, похоже, одумался, остепенился и живет вполне безгрешно, не заводит женщин, больше не позволяет себе даже мимолетных свиданий. О его прежних похождениях жена ничего не знала и не знает. Кстати, у нее прекрасные отношения со второй женой отца, с которой они почти ровесницы. Если раньше Дженуарди связывала тесная дружба с Розарио (Сасой) Ла Ферлитой, непременным организатором всех дебошей, позором уважаемой семьи, то в последнее время Дженуарди от него отдалился. Кстати, Джакомо Ла Ферлита по прозвищу Спотычка, полученному по причине легкого заикания, состоит в должности в Королевской Префектуре Монтелузы, где он на хорошем счету.
Тесть Дженуарди, сомневаясь, должно быть, в истинности происшедшей с зятем перемены, настоял на том, чтобы на складе зятя работал верный ему, Скилиро, человек – некий Калоджеро Яконо по прозвищу Калуццэ Недовертыш, который Скилиро обо всем докладывает.
В полицейской картотеке за Дженуарди ничего не числится. К суду не привлекался.
Имеется информация, что 5 марта сего года Дженуарди наехал в Инфискерне на пастуха Локоло Ансельмо по прозвищу Сесэ Тихоброд, вследствие чего у Локоло произошел перелом левой руки и он лишился двух овец из отары. Однако с помощью щедрого вознаграждения, спешно предложенного Эмануэле Скилиро потерпевшему, того удалось убедить не заявлять о наезде. Дженуарди управлял самобежным экипажем марки «Панар и Левассор», купленным в Париже за огромные деньги (уникальная модель). Еще он купил в Париже, куда ездил с женой по случаю Всемирной выставки 1889 года, фонограф Эдисона с восковым валиком, позволяющим слушать музыку, если поднести к уху специальную трубу.
Не сочтите меня за сплетника: если я сообщаю Вам это, то с единственной целью обратить Ваше внимание на поступки Дженуарди, в большинстве которых склонен усматривать всего лишь проявление чудачества.
Политические убеждения у Дженуарди отсутствуют. Голосует по подсказке своего законопослушного тестя.
Никогда не высказывал на людях никаких суждений.
Честь имею подписаться.
Начальник Управления ОБ Вигаты
(Антонио Спинозо).
– Зачем вы меня сюда привели, синьор Ла Ферлита?
– Затем что сюда, в старый архив префектуры, ни одна живая душа не заглядывает. И никто нас здесь не увидит. Поймите, синьор Дженуарди, я не желаю иметь с вами дела. Разве мой брат Саса недостаточно внятно вам это объяснил?
– Недостаточно внятно? Я бы не сказал. Ваш братец умеет объяснять.
– Тогда какого рожна вы ко мне лезете? Еще и в префектуру заявились! Честное имя мое подмочить хотите?
– Могу я поинтересоваться, чем я не потрафил префектуре и вам лично? Какая муха вас всех укусила? Я что, мимо горшка поссал?
– Вам лучше знать, что вы натворили! А выражения выбирайте: не люблю, когда при мне сквернословят.
– Что я натворил?! Да ничего особенного! Задал вопрос префекту – три письма написал, так ему это не понравилось.
– Не думаю, чтоб дело было только в этом. Мне показалось, что командор Парринелло весьма обеспокоен.
– А пошел бы он в жопу, ваш командор, вместе с его превосходительством префектом!
– Послушайте, я же вам сказал, что сквернословие…
– Ладно, извините.
Объясняю, что меня сюда привело. Я не ради себя пришел, синьор Джакомино. Я пришел ради вашего брата Сасы.
– Оставьте моего брата в покое.
– И рад бы оставить, да не могу. Друзей в беде не бросают.
– Послушайте…
– Нет, это вы послушайте. Я должен предупредить вашего брата и моего друга, что кое‑кто его ищет, чтоб шкуру с него спустить.
– Спустить шкуру? За что?
– Не прикидывайтесь. Будто не ведаете, что ваш братец Саса кучу людей понагрел! Вам известно, что он должен деньги половине Сицилии?
– Конечно, известно. Но он регулярно выплачивает долги. Так что пусть люди, про которых вы говорите, запасутся терпением: рано или поздно они получат свои денежки.
– Не смешите меня, а то я лопну со смеху. Разве вы не знаете, что, постоянно залезая в долги и не думая при этом, сумеет ли когда‑нибудь их вернуть, Саса задолжал две тысячи лир Нино Лонгитано, брату командора дона Лолло?
– Ни хера себе!
– Ну вот, теперь и вы выражаетесь. Я не ослышался?
– Умный у вас дружок, ничего не скажешь! Нашел кому задолжать две тысячи – брату дона Лолло Лонгитано! Эх, Саса, Саса! Неужто не понимал, что играешь с огнем?
– Его не переделаешь – уж так он устроен. А ведь ни для кого не секрет, что с командором Лонгитано шутки плохи и он своего брата Нино в обиду не даст. У меня есть старый палермский адрес Сасы, на улице Данте, новый он мне еще не успел прислать. Боюсь, что когда пришлет, будет уже слишком поздно.
– Пресвятая Дева! Слишком поздно для чего?
– Сами понимаете, для чего. Командор Лонгитано не одну шкуру с вашего брата спустит, а целых три! Так что жизнь Сасы в ваших руках, дорогой синьор Ла Ферлита, на сей счет не может быть двух мнений. Вы со мной согласны?
– Хорошо, сегодня же ему напишу.
– Что сделаете?
– Письмо напишу.
– Где ваши мозги? Сядете за стол и напишете письмо? Но, во‑первых, неизвестно, сколько оно будет идти из Вигаты в Палермо. Может, неделю целую. И значит, опоздает. Во‑вторых, когда худшее случится и объявятся карабинеры, при осмотре места преступления они обнаружат ваше предостерегающее письмецо. Думаете, после этого вас не вышибут из префектуры? А вот если вместо того, чтобы бумагу марать, вы скажете мне, где живет Саса, я сяду в поезд и поеду к нему. Обратите внимание, синьор Ла Ферлита: помогая вашему брату, я рискую собственной жизнью. Уверяю вас.
– Ладно. Розарио живет в том же Палермо. На проспекте Тюкери, номер пятнадцать, в доме Бордоне.
– Давно бы так! Где тут у вас выход из этого хунявого лабиринта?
– Спасибо, дорогой командор Парринелло, что поспешили откликнуться на мое приглашение.
– Это мой долг, господин квестор.
– Перехожу сразу к делу. Не скрою от вас, меня весьма удивило письмо его превосходительства префекта Марашанно. Вот оно, ознакомьтесь сами.
– Я с ним знаком. Господин префект дает мне читать все, что пишет. Даже собственные стихи.
– Как? Он сочиняет стихи?
– Вот именно. Он их покойной жене посвящает.
– Первой?
– Прошу прощения, что значит «первой»?
– Первой жене, разве не понятно? Той, что умерла. Вторая‑то с одним типом сбежала.
– Извините, господин квестор, я что‑то не понимаю. Насколько мне известно, его превосходительство был женат один раз. А теперь он вдовец.
– Но ведь он мне сам написал! Вы читали это треклятое письмо или нет?
– Дозвольте взглянуть. Нет, этого письма он мне не показывал.