Нет, этого письма он мне не показывал. Выходит, он написал одно письмо, а отправил другое.
– Погодите, давайте разберемся. По‑вашему, история со второй женой и ее бегством – чистой воды выдумка?
– Думаю, да. Во всяком случае, мне он всегда говорил, что как овдовел, так и живет с той поры вдовцом.
– Ладно, не будем сейчас копаться в его семейных проблемах. Я прикажу выяснить, что там на самом деле. В этой выдумке с изменницей женой есть что‑то подозрительное.
– Вот именно.
– А как он держит себя в присутствии?
– Что вам сказать? Два‑три дня ведет себя нормально, а потом вдруг раз – и будто подменили. Совсем другой человек.
– Другой человек?
– Ну да. Ни с того ни с сего начинает буквально выкидывать номера. Иной раз разговаривает со мной без слов.
– То есть пользуется жестами, мимикой?
– Нет, господин квестор. Он пользуется каббалой. А понимать его мне помогает бесценная книга кавалера Де Кристаллиниса, отпечатанная в Неаполе лет двадцать назад.
– Господи! А посетители? Те, кому непременно нужно поговорить с префектом. Неужели они ничего не замечают?
– Некоторые, увы, замечают, хотя я изо всех сил стараюсь оградить его превосходительство от приема посетителей. Когда вижу, что мне это не удастся, отменяю в этот день все встречи. Но иной раз с отменой ничего не выходит. Например, я не смог помешать его разговору с генералом Данте Ливио Буше и с кавалером Пипией, председателем нашего суда.
– В таком случае эти люди должны были обратить внимание… Разве нет?
– Вот именно, что нет. Видите ли, если взять председателя суда, то тут можно не беспокоиться. Дело в том, что с его превосходительством Марашанно кавалер Пипия встречался в четыре часа пополудни.
– Ну и что из этого?
– Разве вы не знаете председателя Пипию?
– Знаю, видел два раза.
– Прошу прощения, в котором часу?
– Дайте подумать. В обоих случаях утром. Но какая разница?
– Огромная. Председатель Пипия за обедом бутыль вина выхлестывает. Теперь понятно?
– Не очень.
– Пьет он, вот и весь сказ. Как говорится, закладывает за воротник.
– Спасибо, что суд заседает по утрам.
– Не всегда. В прошлом году один процесс проходил после обеда, так кавалер Пипия намеревался приговорить человека, укравшего три картофелины (подчеркиваю: три), к тремстам годам тюрьмы. По сто лет за картофелину.
– И чем кончилась эта история?
– Смехом. Все сделали вид, будто приняли его предложение за шутку, – и прокурор, и адвокаты.
– Остается генерал Буше.
– Вы с ним знакомы?
– Меня ему представили в прошлом году во время военного смотра. Мы обменялись парой слов, не более того.
– Прошу прощения, но этого не может быть. Наверно, вы говорили, а генерал что‑то бормотал. Генерал не говорит, а бормочет, по‑здешнему – бормолит. И знаете, почему?
– Понятия не имею.
– Да потому что он глухой. Ни черта не слышит. Впрочем, тем лучше для него. Генерал спросил префекта о положении в районе. Его превосходительство ответил: «43», что значит напряженное, неспокойное. Генералу, должно, послышалось «богатыри» или что‑то в этом роде, и он, глухая тетеря, с довольным видом подкрутил усы.
– Что же делать, командор?
– Лично я, увы, могу только развести руками.
– А я и этой возможности лишен по той простой причине, что они у меня опустились. Сделаем так: дадим себе несколько дней на размышление, а потом решим. И все это время будем поддерживать связь.
И все это время будем поддерживать связь.
– К вашим услугам, господин квестор.
– Мое почтение, дон Нэнэ, да благословит вас Господь!
– Приветствуем, Калуццэ!
– Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?
– В данную минуту я свободен. Что‑то случилось?
– Ну да.
– И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?
– Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.
– Тебе удалось его прочитать?
– А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.
– И о чем письмо?
– Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту‑телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.
– А на кой хрен моему зятю почта‑телеграф?
– Хочут, чтоб линию телефонную им провели.
– Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?
– Вот вам крест!
– Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?
– В письме про то ничего не было.
– Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.
– Не извольте сумневаться, ваше степенство.
– Вот, возьми, Калуццэ.
– Зачем это вы?
– Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.
– Танинэ, нам нужно поговорить.
– Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.
– Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.
– Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!
– Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.
– Все‑таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.
– Сказал, нет! Сколько можно повторять?
– Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.
– Танинэ, мне помощь нужна.
– Я тебя слушаю.
– Ты должна поговорить с отцом.
– Что я должна ему сказать?
– Что нам деньги нужны.
– Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».
– Нечестивцу? Бездельнику? А кто с утра до ночи потроха себе надрывает на этом говеном складе? Да, да, говеном! Видела бы ты склад братьев Тантерра в Феле. Вот это я понимаю! Трое конторщиков и пять продавцов! Лес из Канады приходит, из Швеции. А я должен довольствоваться парой местных досок и аховым работничком вроде Калуццэ Недовертыша! Я задыхаюсь! Расширяться надо! Мне размах нужен! Для этого ты должна поговорить с отцом!
– Дудки! Не стану я с ним говорить! Знаешь, что он мне ответит? «Если Пиппо деньги нужны, пусть продаст свой самокат. Авось кто‑нибудь да купит, – не может быть, чтоб не нашлось второго такого идиота, как он».
– Да вы в своем уме – ты и твой папаша? Мой самокат солидность дает, престиж.