Поговаривают, что Дюген просто так ничего не делает и готов вылизать любую задницу, лишь бы добиться повышения. Утверждали, что и супругу он выбрал по расчету. Беатриса Дюген, урожденная Бертийон, занимала теплое место в Министерстве внутренних дел, а связей у нее было хоть отбавляй. Ее отец, Жан Бертийон, в свое время прослыл суперполицейским. Большая шишка в Управлении по борьбе с бандитизмом, он был настолько же хорош в деле, насколько популярен в средствах массовой информации. Великий человек скончался. Говорили, что Беатриса Бертийон помешана на карьере мужа и мечтает сделать из него легендарного полицейского, подобного папаше Бертийону. Но Николе эти слухи не волновали. Рядом с Саша ему хотелось разбиться в лепешку ради дела. И он чувствовал себя вправе быть таким же честолюбивым.
– Я вот думаю, с какой стати он держал у себя афишку высокой блондинки, – вдруг сказал Дюген.
– Хотите сказать: и не зашел повидаться с ней?
– Любой нормальный мужик захотел бы с ней повидаться, как думаешь?
– Чем‑то она похожа на рекламу скандинавских йогуртов.
– А по мне, так просто класс, особенно для девушки, которая раздевается лучше, чем одевается.
– Считаете, шеф, она нам наврала?
– Наоборот, мне показалось, что она говорила искренне. Но все‑таки установи за ней слежку.
– В пригороде Сен‑Дени или у Пигаль?
– И там, и там. Ведь у мисс Дизель двойная жизнь.
Лола вошла в приемную на улице Дезир. На переливчатых диванах – розовом и оранжевом – ни одного клиента, зато из массажного кабинета волнами накатывали азиатские мелодии. Она порылась в стопке иллюстрированных журналов. Легкое постукивание по серебристому линолеуму заставило ее вздрогнуть. Обернувшись, она обнаружила далматинца Зигмунда. Антуан Леже, лучший психоаналитик Сен‑Дени, человек очень занятой, отправляясь на встречу с клиентом, иногда оставлял пса у Ингрид. Это чувствительное четвероногое в горошек не выносило одиночества.
– Как поживаешь, мальчик мой? – поинтересовалась она у прекрасного животного, взирающего на нее большими, полными древней мудрости глазами.
Она принялась за статью о наших родственных связях с весьма несхожими приматами – шимпанзе и бонобо. Шимпанзе – агрессивные, скорые на расправу твари, улаживают все трения с помощью зубов; напротив, бонобо – прелестные обезьянки, сторонники мирного сосуществования, всегда готовы заменить насилие сексом. Журналист утверждал, что человек многое унаследовал от обоих видов и что наши кровные связи с волосатыми братьями куда теснее, чем можно себе представить.
– Порой я чувствую, что мы – форменные шимпанзе. Особенно когда кого‑нибудь убивают в парке. Как по‑твоему?
Пес положил морду на вытянутые лапы, и Лоле почудился вздох.
Из кабинета вышла дама с серебристо‑сизыми волосами и сияющим видом, характерным для всех клиентов, которые прошли через умелые руки Ингрид. С почетным эскортом в лице Зигмунда американка проводила ее до дверей, потом села напротив Лолы. Той показалось, что Ингрид выглядит усталой, о чем она ей и сказала.
– Я как раз собираюсь подлечить нервы в спортивном клубе. Ты бы здорово меня выручила, составив на пару часов компанию Зигмунду.
– У меня есть идея получше, – возразила Лола. – А не прогуляться ли нам в Тринадцатый округ?
Ингрид снова села и с загоревшимся взором ждала продолжения.
– Я позвонила Бартельми, – пояснила Лола.
– Yes.
– Ему известны все подробности дела Лу Неккер.
– Yes.
– Я узнала, что Неккер была рокершей и жила в общине художников на перекрестке улиц Толбьяк и Бобийо.
– Yes.
– Вот я и подумала: а неплохо бы туда заглянуть. Знаешь, я обожаю богемную среду.
– Что с тобой, Лола?
– А что не так?
– Обычно именно мне приходится упрашивать тебя выйти из дома. В чем дело? На тебя так весна действует?
– Ну да. За зиму я немного размякла, но теперь мне гораздо лучше. Разве ты не чувствуешь, как молекулы, заряженные животворной силой, незримо парят в воздухе?
– Чем‑чем наряженные?
– Только не выкручивай мне мозги, я тебе не карманный французско‑английский словарь. Надевай‑ка кроссовки и пошли.
– Лучше я надену патогас.
– Это был стилистический прием. Не об одежде речь. О твоем внешнем виде я не беспокоюсь. Давным‑давно.
Ингрид окинула взглядом наряд Лолы. Платье в стиле «джутовый мешок», застегнутое на все пуговицы, похоже, заказано по специальному каталогу для тех, кому за шестьдесят. Она промолчала и натянула свои патогас. А Зигмунд Леже уже держал в зубах поводок. Строгий и шикарный поводок с серебряной бляхой, на которой было выгравировано его имя.
Товарищи Лу Неккер обосновались в здании с голливудским фасадом. На фронтоне из светлого камня пара атлетически сложенных нимф обрамляла элегантную надпись «Механические мастерские Жерве Жармона». Рядом с мощными чугунными опорами особенно удачно смотрелись изящные мозаики в пастельных тонах, оттененные позолотой. Ингрид восторженно охала, пока Лоле не удалось затащить ее под арку. Деревянный щит был завешан афишками, извещавшими о концертах, выставках и перформансах. Не обошлось и без листовок с пламенными призывами. Одна из них начиналась словами: «Все на защиту Художественного центра Жармона!»
Ингрид своим решительным шагом уже вступила на лестницу, но Лола удержала ее, указав на приоткрытую калитку, за которой что‑то зеленело. Они обнаружили пышно цветущий сад, окруженный стенами домов. В нем трудился лысый коротышка в сером комбинезоне. Немного поколебавшись, Зигмунд дал понять Ингрид, что не прочь поближе познакомиться с этим удивительным буйством зелени. Она сняла поводок и вдруг хлопнула себя по лбу:
– Holy cow!
– Что с тобой?
– Вспомнила одну мелочь, Лола! Теперь я понимаю, о чем говорил майор Дюген.
– Поздравляю тебя.
– Брэд подрабатывал на стороне. И он знал Лу Неккер. Потому что работал у нее под окнами. Может даже, в этом саду!
– Ничего себе мелочь!
Поразмыслив, Лола отправила Ингрид поподробнее изучить афишки, а сама решила поближе познакомиться с этим неожиданным эдемом. Полюбоваться стеной, увитой клематисами, и зарослями штокроз. Тугие белые венчики напоминали атласную кожу. Лола наклонилась, чтобы вдохнуть их аромат. «Волшебный», – подумала она, закрыв глаза. Более насыщенный, чем у жасмина, более плотный, чем у апельсинового дерева. Она с усилием выпрямилась, сбросив сковавшие обоняние чары. Буйно цветущий боярышник смешался с изобилием роз, чья палитра менялась от перламутра до самого густого багрянца. Чуть подальше согласно пламенели настурции, герани, гвоздики и маки. Лола разглядела теплицу из металла тонкой работы, окаймленную оранжевыми гладиолусами и кустиками дрока, за запотевшими стеклами виднелись пальмы и лианы.
Голова садовника была гладкой, как цветочный горшок, но густые бачки разрослись до самого подбородка. Он оторвался от прополки и приветливо кивнул ей. Она не пожалела времени, чтобы воздать должное красотам его сада, сделав упор на розы и штокрозы, и лишь потом предъявила ему старое полицейское удостоверение, память о том времени, когда она управляла комиссариатом на улице Луи‑Блан. Украшенный славным бюстом Республики, документ создавал необходимую иллюзию.
– Вы знакомы с Бернаром Мореном?
– Забавно, ваши коллеги меня уже об этом спрашивали.