– Вы знакомы с Бернаром Мореном?
– Забавно, ваши коллеги меня уже об этом спрашивали.
– Всегда полезно сопоставить полученные сведения, знаете ли.
– Сопоставляйте, сопоставляйте, мне это ничего не стоит. И потом, вы симпатичная – сад мой похвалили. И собака у вас симпатичная – не роется в земле, не подрывает корни.
– Да, Зигмунд прекрасно воспитан, – заметила Лола. – Так что вы сказали моим коллегам?
– Что Бернар – славный малый. Сестра Маргарита его недолюбливает, а мне он по нраву.
– Сестра Маргарита?
– Настоятельница монастыря Милосердия. Сад вообще‑то их. И дома эти тоже их. Кроме бывших мастерских Жерве Жармона. Старика Жармона я видел‑то всего пару раз. К тому же мельком. Вот и с сестрами так.
– Они редко покидают монастырь?
– Во‑во. Я здесь еще и за сторожа, потому и живу тут, – уточнил он, показывая на небольшую постройку за теплицей, – но почти никого не вижу. Я как одинокий страж рая. А Бернар был мне за товарища.
– Вы с ним разговаривали?
– Он мог и подсобить. Задаром.
– Неужели?
– Точно говорю. Да еще он мне насчет кизила столько всего присоветовал.
– А почему сестра Маргарита его невзлюбила?
– Да кто ее знает. Накинулась тут на меня. Нельзя нанимать себе помощников и впускать кого попало, запрещается оставлять сад и теплицу открытыми, и, добрый мой Ромен, то, и, добрый мой Ромен, се. Только я прикинулся глухим дурачком. Здорово помогает, если хочешь, чтобы от тебя отвяли. Хотите покажу?
Он свинтил с лейки насадку, засунул носик в ухо и принялся гримасничать. Зигмунд подошел поближе и уселся, надеясь на продолжение. Но садовник привинтил насадку на место.
– Впечатляет, – улыбнулась Лола.
– Сестра Маргарита всегда за соблюдение устава. Кто бы спорил.
– Бернар никогда не говорил вам, что привело его в Париж?
– Разве он не здесь родился?
– Нет, он американец.
– Поди ж ты! Вот бы не подумал. А ведь у него мать живет неподалеку.
– Это он вам сказал?
– Уже и не помню. Только когда цвели магнолии, Бернар спросил – можно ему сделать букет для своей матушки. И спрашивать нечего, парень, говорю я ему. Цветы – загляденье, только вот живут недолго!
Поколебавшись, Лола спросила:
– А моим коллегам вы говорили, что мать Бернара живет поблизости?
– Нет. Они же ничего не сказали про мои розы и штокрозы. Так, слово за слово, лепесток за лепестком, мы с ними далеко не ушли.
– А вы не могли бы помолчать об этом еще некоторое время?
– Полицейские разборки?
– Скорее размолвки. Но все по‑честному.
– В вас‑то я не сомневаюсь. Тогда по рукам! Ни слова им не скажу.
Лола поблагодарила его и присоединилась к Ингрид, которая все еще внимательно изучала листовки. Американка объяснила ей, что художники выступали против крупной сделки с недвижимостью. Некий подрядчик положил глаз на весь комплекс зданий с центральным парком, чтобы перестроить его под фешенебельный квартал. Проект «Толбьяк‑Престиж», предполагавший соединить монастырь восемнадцатого века с механическими мастерскими, существовал пока только на бумаге. Ордену, к которому принадлежали монахини Милосердия, предстояло продать свои владения фирме «Батикап».
Со своей стороны, Лола пересказала беседу с садовником Роменом.
– Мать – француженка! – воскликнула Ингрид. – What the fuck!
– Пока об этом знаем только мы. Не стоит терять преимущество.
Не стоит терять преимущество.
Лола позвонила в телефонную справочную. Ей объяснили, что в Тринадцатом округе проживают два Арсено, и оба они – в закрытом списке телефонных абонентов. Она позвонила лейтенанту Бартельми и попросила его по своим каналам связаться с Франстелекомом и органами социального обеспечения, а также поискать информацию о дорожных штрафах на имя мадам Арсено, матери Брэда, или даже Брэдфорда, с той же фамилией, проживающей в Тринадцатом округе, а возможно, в окрестностях Толбьяк‑Корвизар.
Лола предложила Ингрид нанести визит сестрам Милосердия. Они поднялись по улице Толбьяк и вскоре заметили вход в монастырь. Монахиня‑привратница окинула беспокойным взглядом Зигмунда и Ингрид, но при виде респектабельной Лолы тут же согласилась позвать сестру Маргариту. Ингрид объяснила Зигмунду, что ему придется подождать в холле.
– Этот пес выполняет все, что прикажет ему моя подруга, – заверила Лола встревоженную монашку. – Да‑да, сами увидите. Просто поразительно.
– Но у нас даже некуда его привязать. Вы уверены, что…
– Что он будет паинькой, да‑да. К тому же вам, наверное, знакома цитата из Вилльмеца?
– Увы, нет, мадам.
– «Не держите собаку на поводке, если хотите сохранить ее привязанность».
– Нет, этого я не знала, но вы и вправду уверены…
– А вот эта пословица – прямо из Персии: «Ласковым словом можно и слона на волоске водить». Я уверена, что у вас найдутся ласковые слова, сестра.
Наконец‑то Лола заставила ее улыбнуться. Завязалась непринужденная болтовня о животных всех мастей. Их прервало появление еще одной монахини. Подруги последовали за ней по лабиринту, где витали запахи капусты и мастики, а стены украшала череда портретов служителей церкви: кардиналы с суровыми лицами, утопающие в роскоши, миссионеры, обращающие в христианство далекие жаркие страны, экзальтированные монахини. Только три последние картины выбивались из общего ряда. На всех был изображен дворянин в нарядном мирском костюме, румяный, с блестящим взором и непокорной белокурой гривой, стянутой лентой. В конце коридора их ждала строгая монахиня, за плечами у которой, похоже, было не меньше семидесяти весен. Спина у нее была согнута, а руки изуродованы артритом, но взгляд сохранил твердость стали. Так что Лола не стала щеголять перед ней ни цитатами, ни просроченным удостоверением, а просто изложила ей цель своего визита.
Мать‑настоятельница знаком предложила им войти. Лола увидела великолепное собрание старинных изданий. Над камином, в котором можно было бы зажарить быка вместе с рогами, она узнала все того же улыбающегося дворянина. На портрете он был изображен во весь рост рядом со столом, украшенным экзотическими фруктами и листьями. На заднем плане команда с помощью грузчиков снаряжала каравеллу. Лола миновала вольтеровское кресло, на котором валялись плед и книга, обернутая в крафтовскую бумагу. Паскаль или Блаженный Августин, предположила Лола, пока сестра Маргарита усаживалась за секретер, который она, надо думать, раздобыла у первоклассного антиквара. Монахиня указала на два кресла и подождала, пока ее гостьи усядутся, прежде чем сухо произнести:
– Ваше знакомство с этим Мореном‑Арсено никак не оправдывает независимое расследование, которое вы затеяли.
– Я бывший комиссар полиции, – спокойно возразила Лола.
– И тем не менее!
– Когда я была подростком, двое мужчин пытались меня изнасиловать, – бросила Ингрид. – И не подмогни мне Брэд, я сейчас не докучала бы вам в этом распрекрасном кабинете, отвлекая вас от важных дел. Вы должны нам помочь, ваше высоко‑настоятельство! У Брэда сердце большое, как вся ваша обитель, и мы страшно за него беспокоимся.
Ингрид сидела слишком далеко, чтобы Лола могла как следует врезать ей по лодыжке, поэтому пришлось просто испепелить ее взглядом.