Если, конечно, он не врет насчет времени.
— Мог ли он вернуться туда утром, как ты думаешь? — спрашивает Харри.
— Я не знаю, ведь алиби обеспечила ему его жена, а мы не можем принудить ее давать показания против собственного мужа. Она, вероятно, хотела защитить свою семью, — отвечает Малин.
— У меня такое чувство, что Фредрик не лжет, — замечает Свен. — Хотя мы ничего не знаем наверняка. Он мог вернуться обратно на том темном автомобиле, замеченном старушкой Шёстедт, даже если она не вполне уверенно ориентируется во времени и пространстве.
— Кто знает, что мог сделать Фредрик Фогельшё, — говорит Харри.
— Чтобы успокоить своего отца, — подхватывает Шёман. — Тот, похоже, настоящий патриарх. Фредрик Фогельшё словно забывает о своей собственной семье, когда речь заходит о нем.
— А если провести обыск? — предлагает Харри. — Для полной ясности?
Свен качает головой.
— Сейчас нет никакой возможности выписать ордер в связи с подозрением младшего Фогельшё в убийстве. Он задержан совсем по другому поводу, и Эреншерна немедленно пресечет эту попытку. А если мы выпишем ордер в связи с другими преступлениями, то не сможем использовать то, что найдем для обвинения его в убийстве.
— А Катарина Фогельшё? — спрашивает Харри.
— Нам надо поговорить с ней, — отвечает Малин. — По-моему, это должно стать нашим следующим шагом.
Она слушает свой собственный голос, хотя больше всего на свете ей хочется сейчас вниз, в спортзал, вдребезги расколотить этот проклятый мешок с песком.
— У вас есть адрес?
— Да, — отвечает Харри, — есть.
Малин включает мобильник. Никаких новых сообщений. Она набирает номер Туве и сразу слышит автоответчик.
«Где ты, Туве? — спрашивает про себя Малин. — Или что-нибудь случилось?»
Она снова видит чудовище, склонившееся над ее дочерью, и узнает в нем саму себя.
Туве, где ты?
«Это мама. Где ты? Ты ведь понимаешь, что я волнуюсь. Перезвони мне, как только услышишь это сообщение».
Туве в кинотеатре. Ее окружает темнота зрительного зала. Филиппа сидит рядом, и обе глазеют на милашку Брэда Питта. Туве любит глупые фильмы. Там так мило целуются, обнимаются и влюбляются. С книгами совсем не так, здесь ей нравится то, что другие находят слишком сложным.
Она старается не думать о маме, о том, что та наверняка не вернется к ним, и о том, что она сама решила сделать. Но как сказать об этом маме? Она расстроится, сойдет с ума, может, выкинет какую-нибудь глупость. Но как сказал папа, я не могу жить с ней сейчас, пока она такая, пока она не бросила пить. И папа должен был сделать это сегодня. Может, уже и сделал.
Брэд Питт улыбается. У него белые зубы. Туве хочется утонуть в этой белизне, погрузиться в нее и оставить в жизни только красоту.
Вальдемар Экенберг прикладывает одну руку к своему все распухающему синяку, а другую кладет на плечо Ловисы Сегерберг и крепко сжимает пальцы.
— Уверен, что у тебя есть места помягче, Сегерберг, ведь так?
Ловисе хочется вскочить и прокричать этому неотесанному провинциалу, чтобы он оставил свои комментарии сексуального характера при себе. Но она слишком хорошо знает этот тип мужчин-полицейских: мачо в любом возрасте, такие люди просто не в состоянии воздерживаться от своих странных и оскорбительных замечаний в адрес коллег женского пола.
Когда-то она пробовала поговорить на эту тему со своей начальницей, но та только покачала головой:
— Когда такая симпатичная женщина, как ты, выбирает работу полицейского, она должна быть готова выслушивать подобные вещи.
Старайся воспринимать это как комплимент.
Ловисе трудно видеть комплимент в руке, сжимающей ей плечо. Не говоря ни слова, она выскальзывает из пальцев Вальдемара и кладет папку, зажатую между ладонями, на стол.
Она, Вальдемар и Юхан Якобссон провели в «бумажном Аиде» весь день и просмотрели лишь малую толику документов.
Однако они могут с уверенностью утверждать, что договоры аренды в полном порядке и с компьютерным предприятием тоже, по всей видимости, все нормально: Петерссон получил причитавшуюся ему долю денег, ни больше ни меньше. Он был там инвестором, а не адвокатом, так что конфликта не возникло.
Они не нашли никакого завещания. В течение дня Юхан сделал порядка двадцати безрезультатных звонков, начиная от юристов, чьи имена всплыли в бумагах, и кончая плотниками, электриками и другими рабочими, нанятыми Йерри Петерссоном в Скугсо. И никто не сказал о нем ничего интересного. Похоже, свои обязательства он выполнял безупречно.
Часы на стене, оклеенной желтыми ткаными обоями, показывают 14:25.
Ловиса смотрит на Юхана, приятного и скромного полицейского, в отличие от Вальдемара. Безобидного и компетентного.
Вальдемар тоже компетентен, это очевидно. За обедом в кафетерии в здании криминалистической лаборатории она заметила, что коллеги относятся к нему с тем уважением, которое обычно оказывают полицейским, действительно знающим свое дело.
— Время начинает тянуться, — ворчит Экенберг, усаживаясь перед монитором, высвечивающим аккуратные папки с содержимым жестких дисков Йерри Петерссона.
— У меня в голове мутится, — поддерживает его Юхан. — Как много бумаг!
— Единственное, что может иметь отношение к нашему делу из того, что я нашла, это совместная кампания Йерри Петерссона и Йохена Гольдмана по продвижению на рынке его книг и интервью. Она явно не была успешной. Или где-то еще есть деньги, или такова была капитализируемость известности Гольдмана, и интерес к нему не стоил большего.
— Капитализируемость, — повторяет Вальдемар. — Женщина, ты выражаешься, как какой-нибудь гей.
— Мы скажем об этом на следующем собрании, — говорит Юхан.
— Собрание завтра рано утром, — напоминает Экенберг, и Ловиса отмечает про себя, что, наверное, нет человека, который подходил бы для бумажной работы меньше, чем он.
Катарина Фогельшё в темных джинсах и розовой тенниске сидит, откинувшись, на диване от «Шведского олова», насколько может судить Малин, который стоит целое состояние. Узор на ткани работы Йозефа Франка: загадочные черные змеи в яркой осенней листве на голубом фоне.
«Состояние, — думает Малин. — По моим меркам, во всяком случае».
Она чувствует, насколько не вписывается в этот интерьер, понимает, как выглядят ее дешевые джинсы из магазина «Н&М» и шерстяная рубашка, как вульгарны ее гетры и как она в целом неухоженна по сравнению с Катариной. Форс хочется вжаться в стенку. Но она знает, что так не годится, что она должна скрывать свою неуверенность под маской решительности.
Перед ними изящный деревянный стол с тремя чашками кофе, хотя к ним, однако, не прикасаются ни Малин, ни Харри, ни Катарина. В комнате пахнет моющими средствами с лимонной отдушкой и какими-то известными дорогими духами, но Малин тем не менее не может их определить. На стенах картины. Классика с той же аурой качества, что и коллекция Йерри Петерссона. Множество портретов женщин, стоящих у окна, в нежных тонах. Все они будто ждут чего-то. Форс обращает внимание на портрет дамы в голубом. На картине женская фигура, стоящая у окна и наблюдающая за морем, окутанным туманом, Малин читает подпись: Анна Анкер.
Мимо огромных окон гостиной медленно течет Стонгон, и дождевые капли, ударяясь о поверхность воды, образуют маленькие, мгновенно исчезающие кратеры.