– Я слышал, у тебя по этому вопросу мозги переклинило, – сказал Макс. – Мы с тобой вообще не должны были больше пересекаться. Ты при своих, мы при своих. Хочешь, чтобы мы в твою жизнь влезли? Ты, мать твою, и не представляешь, что мы тогда с тобой сделаем.
Он захлопнул мой ноутбук и убрал его в ящик стола.
– Слушай, – сказал я. – Новый покупать мне не по карману.
Он качнулся вперед, кожа обтянула кости – так, что казалось, еще чуть‑чуть – и они выскочат наружу.
– В страховую компанию позвони, козел.
– Ноутбук не застрахован.
– Блин, брат, ты только его послушай, а? – обратился он к Буббе, а затем оглядел своих подельников. Потом снова посмотрел на меня: – Не лезь в это дело, говорю. Забудь о том, что было, и не суйся куда не просят. Вали домой и не оглядывайся.
– Я и свалю. Только ноутбук заберу сначала. И фотографию своей дочери, которая лежала в сумке. Сумку можешь оставить себе.
Тадео вышел из‑за стола. Толстяк, тяжело дыша, остался подпирать стену. Пацан‑механик тоже дышал тяжело и к тому же моргал как контуженый.
– Я и без тебя знаю, что сумка моя. – Макс поднялся на ноги. – И офис этот мой. И потолок, и очко твое тоже, если мне захочется.
– Ну ладно, – сказал я. – Кто тебя нанял‑то, кстати?
– Да ё‑мое, заколебал ты со своими вопросами.
Он выбросил руки вперед, будто на прослушивании для клипа Лил Уэйна, и вдруг принялся остервенело скрести затылок.
– Предъявы ты мне еще двигать тут собрался. Вали давай. – Он презрительно махнул кистью, указывая на дверь. – Братишка, одно мое слово, и тебе пиз…
От выстрела Буббы его аж развернуло. Макс коротко вскрикнул, рухнул обратно в кресло, кресло отскочило к стене и швырнуло его на пол. Так он и лежал там, в луже вытекавшей откуда‑то в районе живота крови.
– Чего‑то до хрена в последнее время братишек развелось, а? – Бубба опустил пистолет.
Его новый любимец – «штейр» калибра девять миллиметров. Австрийский. Уродливый.
– Да твою ж мать! – сказал Тадео. – Твою ж бога в душу мать.
Бубба навел «штейр» на Тадео, затем перевел ствол на толстяка.
Тадео заложил руки за голову. Толстяк тоже. Так они оба и стояли – дрожа и ожидая дальнейших указаний. На пацана Бубба даже внимания обращать не стал. Тот рухнул на колени, накрыл голову руками и беспрестанно шептал: «Не надо, не надо».
– Фига се. Подстрелил его, – сказал я. – Не слишком ты с ним сурово, а?
– На хера меня вообще было звать, если ты свои яйца сегодня дома забыл, – скривился Бубба. – Стыд и позор, какой ты теперь стал добропорядочный гражданин.
Я присмотрелся к Максу, хрипевшему на полу. Он уткнулся лбом в цементный пол, стукнул по нему кулаком.
– Готов парнишка, – сказал я.
– Да я его слегка задел.
– Ты ему бедро вынес к черту.
– У него еще второе есть, – ответил Бубба.
Макса начало трясти. Затем тряска перешла в конвульсии.
Тадео шагнул к нему, а Бубба шагнул к Тадео, направив «штейр» ему в грудь.
– Я тебя пришью только за то, что ты ростом не вышел, – сказал Бубба.
– Извини. – Тадео поднял руки так высоко, насколько мог.
Макс перевернулся на спину, глотая ртом воздух и, как кипящий чайник, присвистывая на каждом выдохе.
– Я тебя пришью за то, что мне твой дезодорант не нравится, – сказал Бубба Тадео.
– Я тебя пришью за то, что мне твой дезодорант не нравится, – сказал Бубба Тадео. – А дружка твоего – за то, что он с тобой дружит.
Тадео опустил трясущиеся руки, вытянул их перед лицом. Закрыл глаза.
Толстяк сказал:
– Мы ему не друзья. Он меня постоянно подкалывает из‑за моего веса.
Бубба удивленно приподнял бровь:
– Ну, пару фунтов тебе сбросить не помешало бы, но ты не так чтобы уж совсем жиртрест. Блин, откажись от белого хлеба и сыра, и все будет нормально.
– Я думаю диету Аткинса попробовать, – сказал тот.
– Я пробовал.
– И как?
– Две недели пить нельзя. – Бубба скорчил недовольную рожу. – Две
– Ага. А что?
Бубба глянул на меня, пожал плечами, обернулся к Августену. Протянул ему визитку:
– Позвони этому мужику, он на меня работает. Починит твоего приятеля. Ремонт на мне, но за лекарства сам заплатишь.
– Ладно. Это по‑честному.
Бубба снова посмотрел в мою сторону, закатил глаза и вздохнул.
– Ну чего, бери ноутбук.
Я так и сделал.
– Тадео, – сказал я.
Тот убрал от лица трясущиеся руки.
– Кто тебя нанял?
– А? – Тадео пару раз моргнул. – А, приятель Макса. Кенни.
–
В моем сне Аманде Маккриди было десять, может, одиннадцать лет.
Она сидела на крыльце желтого бунгало с каменными ступеньками, у ног ее храпел белый бульдог. Из газона между тротуаром и улицей возносились ввысь древние деревья. Мы были где‑то на юге, возможно в Чарльстоне. С ветвей свисали гирлянды бородатого мха, а у дома была крытая жестью крыша.
За Амандой сидели в плетеных креслах Джек и Триша Дойл, на столике между ними стояла шахматная доска. Они совсем не состарились и выглядели в точности такими, какими я их помнил.
Я подошел к ним, и собака подняла голову, оглядев меня, одетого в форму почтовой службы, своими темными, печальными глазами.