Покинув Брэндона, я поехал на встречу с Доминик в «Устрице Нептуна» в Норт‑Энде. Когда я сел за столик, она сказала: «Весело было», раскрыв глаза чуть шире обычного.
– Рассказывай, что там происходило, когда ты подъехал к его дому.
– Может, сначала заказ сделаем, а?
– Напитки уже несут, так что давай выкладывай.
Я рассказал. Принесли напитки, и мы проглядели меню, остановившись на сэндвичах с омаром. Она пила легкое пиво, я – минералку. Я напомнил себе, что минералка полезнее для здоровья, особенно вечером, но все равно где‑то в глубине души саднила мысль, что я продался. Кому и за что, я не совсем понимал, но ощущение это тем не менее не проходило. Когда я закончил свое повествование о встрече с Брэндоном‑в‑шлепанцах, она хлопнула в ладоши и спросила:
– И ты правда назвал его идиотом?
– Я его много как называл. В основном обошелся без комплиментов.
Принесли сэндвичи. Я снял пиджак, сложил его и бросил на ручку стоявшего слева стула.
– Я, наверное, никогда не привыкну к тому, как ты теперь выглядишь, – сказала она. – Весь такой цивильный.
– Ну, времена меняются, – ответил я и откусил от сэндвича. Наверное, лучший в Бостоне сэндвич с омаром – а вполне возможно, что и лучший в мире. – С одеждой‑то все просто. Вот с прической гораздо тяжелее.
– Но костюм хороший. – Она коснулась моего рукава. – Очень хороший. – Вонзив зубы в сэндвич, она продолжила осмотр: – И галстук неплохой. Матушка выбирала?
– Вообще‑то жена.
–
– А моей жене.
– А твоей жене, – согласилась она. – Но некоторые из нас еще помнят, что когда‑то ты был гораздо более, ммм, игривым, Патрик. Помнишь эти дни?
– Помню.
– И?
– И вспоминать их гораздо приятнее, чем было проживать.
– Ну, не знаю. – Она вскинула бровь и отпила пива. – Насколько я помню, ты жил вполне себе нормально.
Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его – из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина – нет.
Она сказала:
– Не умеешь ты время тянуть.
– Я и не знал, что тяну время.
– Уж можешь мне поверить.
Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий – просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:
– Твоя доля. «Дюхамел‑Стэндифорд» уже вычли налог.
– Какие заботливые. – Она убрала конверт в сумочку.
– Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.
– В отличие от тебя.
– Люди меняются.
Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.
– У меня идея.
– Нет‑нет‑нет. Никаких идей. Не надо.
– Еще как надо. Подкинем монетку. Орел – ты платишь за обед.
– Я и так за него плачу.
– Решка… – Она постучала ногтем по своему пивному бокалу.
– Я и так за него плачу.
– Решка… – Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. – Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.
Я снова отпил минералки.
– У меня сдачи нет.
Она скривила губы:
– Будто у меня есть.
– Ну что ж тут поделаешь.
– Прошу прощения, – обратилась она к официанту. – У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.
Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали – хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.
Когда он ушел, она сказала:
– Он довольно милый.
– Для зиготы, ага.
– Ну зачем так сурово.
Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.
– Орел или решка?
– Не буду я выбирать, – сказал я.
– Да ладно тебе. Орел или решка?
– Мне на работу надо.
– Прогуляешь. Никто и не узнает.
– Я‑то буду знать.
– Честность, – сказала она, – явно переоценивают.
Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.
Орел.
– Черт, – сказал я.
Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.
Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.
– Давай все равно это сделаем, – сказал я.
– Снимем номер.
– Ага.
– Постель.
– Си.
– И сомнем простыни так, что они их в жизнь не отгладят.
– Ну, давай не будем устанавливать планку так высоко.
Она раскрыла мобильник и позвонила в отель. Через пару секунд она сказала:
– У них есть свободный номер.
– Сними его.
– До чего бессмысленная трата денег.
– Ты же сама это предложила.
Моя жена поднесла телефон к уху.
– Если этот номер сейчас свободен, то мы его снимаем.
Она снова шкодливо взглянула на меня, как будто ей было шестнадцать лет и она только что стырила ключи от отцовской машины. Она произнесла в трубку:
– Фамилия? Кензи. Да. Первая буква – Ка, как в слове «кенгуру». Имя – Энджи.
Уже в номере я спросил:
– Ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Энджи? Или Доминик?
– Вопрос в том, что тыпредпочитаешь?
– Мне обе нравятся.
– Ну, значит, и разницы никакой нет.
– Слушай.
– Да?
– А как мы разнесем постель в щепки с этой тумбочки?
– И правда. Держишь меня?
– Держу.
Позже, когда мы дремали под аккомпанемент далеких гудков и шума шоссе в десяти этажах под нами, Энджи, подперев голову рукой и глядя на меня, сказала:
– Сумасшедшая была идея.
– Ага.
– Оно нам вообще по деньгам?
Ответ она знала и сама, но я все равно его озвучил:
– Наверное, нет.