– Знаешь, чего бы мне хотелось? Чтобы хоть кто‑нибудь из тех, с кем мы говорили, рассказал нам о ней что‑нибудь этакое… Смешное, или трогательное, или дурацкое.
– Это не в ее духе.
– Судя по всему, ага. А что насчет Зиппо? О нем тебе слышать доводилось?
– Парень Софи. Настоящее имя то ли Дэвид, то ли Дэниел Лайтер. Врать не буду, точно не помню.
– Когда ты в последний раз виделся с Софи?
– Недели две назад, может, три.
– А Аманду когда в последний раз видел?
– Примерно в то же время.
– А Зиппо?
Он осушил свой стакан.
– Господи.
– Что такое?
– Тоже недели три назад. Так они все вместе… – Он взглянул на нас.
– Пропали, – кивнула Энджи.
Наша дочь лазала по «паутинке», стоявшей в центре детской площадки. Снег как пошел на закате солнца, так и продолжал сыпать. На земле под «паутинкой» был насыпан слой песка толщиной с фут, но я все равно был настороже, готовый поймать Габби, если та упадет.
– Итак, Детектив, – сказала Энджи.
– Да, Младший Детектив? – ответил я.
– Ага, значит, я Младший Детектив? Вот он, бытовой шовинизм на рабочем месте.
– На эту неделю будешь Младшим, а потом я тебя повышу.
– И за какие заслуги?
– За основательную розыскную работу и за изобретательность под одеялом.
– И вот не стыдно тебе, а? Это, между прочим, домогательство.
– Ну, на прошлой неделе, если я правильно помню, ты от такого домогательства имя свое позабыла.
– Мам, а почему ты забыла, как тебя зовут? Ты что, головой ударилась?
– Обалдеть, – сказала мне Энджи. – Нет, мама головой не ударялась. А вот ты смотри под ноги, не то упадешь. И за перекладину эту не хватайся – видишь, она обледенела вся?
Моя дочь взглянула на меня и страдальчески закатила глаза.
– Слушай, что начальство говорит, – сказал я.
Когда Габби вернулась к покорению «паутинки», Энджи спросила меня:
– И что мы за сегодня узнали?
– Узнали, что, скорее всего, с полицейскими говорила Софи, выдавшая себя за Аманду. Узнали, что Аманда – хладнокровная и уравновешенная девочка. А Софи – нет. Мы узнали, что в какую‑то комнату зашли пятеро, двое умерли, но вышли оттуда четверо. Что бы это ни значило. Мы узнали, что где‑то в мире есть пацан по имени Зиппо. Мы узнали, что, возможно, Аманду похитили, поскольку оставаться в школе для нее было значительно выгоднее, чем убегать из дому. – Я взглянул на Энджи. – Все, больше ничего в голову не приходит. Ты не замерзла?
Она застучала зубами:
– Я и из дому‑то сегодня выходить не хотела. Как так получилось, что у нас родилась Эдна Эскимоска?
– Ирландская кровь сказывается.
– Пап, – сказала Габби. – Лови меня!
Ровно через две секунды она спрыгнула с перекладины, и я поймал ее. В своих пушистых наушниках, пуховике с капюшоном и слоях четырех одежды, включая термальное белье, она была похожа на меховую горошину.
– У тебя щеки холодные, – сказал я.
– А вот и нет.
– Э, ну как скажешь. – Я посадил ее себе на шею и обхватил лодыжки. – Мама замерзла.
– Мама всегда мерзнет.
– Это потому, что мама итальянка, – сказала Энджи, пока мы шли с детской площадки.
– Чао, – чирикнула Габби. – Чао, чао, чао.
– Пэ‑Эр завтра с ней посидеть не сможет – к зубному назначено, – но зато следующие пару дней она свободна.
– Клево.
– Так чем ты завтра планируешь заняться? – спросила меня Энджи. – Осторожно, тут скользко.
Я перешагнул через замерзшую лужу и ступил на тротуар.
– Лучше тебе не знать.
Нынешнее обиталище Хелен Маккриди выглядело, во всяком случае снаружи, в разы лучше, чем квартирка в трехэтажной халупе в Дорчестере, где она до недавнего времени проживала со своей дочерью. Теперь она вместе с Кенни Хендриксом жила в Ноттингем‑Хилле, огороженном пригороде Фоксборо, в двух милях от Первого шоссе, в доме 133 по Шервуд‑Форест‑драйв. О Фоксборо я знал только, что «Патриоты» проводили там по восемь матчей в год и что поблизости, в Рентаме, располагался скидочный торговый центр. Кроме этого – ничего.
Как оказалось, в Фоксборо еще находилось с полдюжины огороженных кварталов с очаровательными именами. По пути в Ноттингем‑Хилл мы проехали мимо Можжевеловой Рощи, Грозового Перевала и Благоухающих Лугов. Все они, как я уже говорил, были огорожены. Зачем, правда, я понять не мог – уровень преступности в Фоксборо оставался крайне низким. Кроме парковочного места на стоянке в день матча, красть здесь было решительно нечего, – не газонокосилки же с мангалами.
Проникнуть внутрь Ноттингем‑Хилла оказалось нетрудно – у ворот никто не дежурил. На будке висел плакат, сообщавший: «В дневное время для вызова охраны наберите *958». В паре ярдов за будкой главная дорога – бульвар Робин Гуда – раздваивалась. Четыре стрелки‑указателя направляли меня налево, к Локсли‑лейн, Тук‑Террас, Скарлетт‑стрит и Шервуд‑Форест‑драйв. Дорога шла вперед, никуда не сворачивая, и впереди лежали вполне ожидаемого облика одинаковые жилища для представителей среднего класса. Стрелки, указывавшие направо, обещали привести к Арчер‑авеню, Литл‑Джон‑лейн, Иоркшир‑роуд и Марианна‑хаус, но вместо улиц и домов там виднелись только горы песка и одинокий экскаватор, застывший на вершине одной из них. Лопнувший экономический бум застал Ноттингем‑Хилл прямо посреди строительной лихорадки.
Я свернул налево. Дом 133 по Шервуд‑Форест‑драйв оказался в самом конце улицы, в тупике. Задние дворы здесь имели тот же цвет, что и дюны на месте предполагаемого расположения дома Девы Марианны, и оба дома по соседству, 131 и 129, пустовали – на окнах висели припорошенные опилками разрешения на ведение строительства. Впрочем, лужайки зеленели даже перед пустовавшими домами – кто‑то в строительной компании все еще верил, что за ними надо ухаживать. Мимо дома я проезжал достаточно медленно, чтобы заметить – шторы на окнах были задернуты, во всяком случае на тех, что выходили на север, юг и запад. Выходившие на восток глядели на песчаные горы, возвышавшиеся за зданием, и видеть их я не мог, но спорить готов – они тоже были задернуты шторами. По пути назад еще возле двух домов я заметил объявления «Продается» – под одним из них болтался листок поменьше, со словами: «Срочно продам. Назовите любую цену. Пожалуйста».
Я свернул на Тук‑Террас и припарковался в тупике, рядом с недостроенным ранчо. Соседние с ним дома, по виду полностью готовые, пустовали. Свежепосаженные кусты и лужайки зеленели, несмотря на декабрьскую погоду, но подъездные дорожки все еще ждали, когда же их наконец покроют асфальтом. Пробравшись сквозь скелет недостроенного ранчо, я пересек акр бледного песка – вбитые в него колышки и натянутая между ними бечевка обозначали границы будущего заднего двора. Наконец я оказался за домом Хелен и Кенни – двухэтажной типовой подделкой под итальянский особняк. Даже не заходя внутрь, я мог бы поклясться, что на кухне обязательно будет стойка из гранита, а в ванной – гигантских размеров джакузи.