Или что‑нибудь еще в том же роде. Но он может мухлевать только с накладными. Доступа к счетам‑фактурам у него нет. А как раз в них ключ ко всему, Майк. В отдельных случаях ты по два‑три раза платишь за грузы, которых никто и в глаза не видел. Потому что их не существует.
– Понятно, – медленно произнес он.
– Кто‑то заказывает пять партий глушителей «Флоумастер». Вроде ничего подозрительного, да?
– Ну да вроде бы. Мы их распродадим к июлю. Но если подождать до апреля будущего года, то цена поднимется на шесть‑семь процентов. Мне это выгодно, даже если они займут какое‑то место на складе.
– Но у тебя на складе только четыре партии. И в накладной значится четыре. А заплатил ты за пять. И – я проверял – поставщик отправил тебе пять. – Я достал блокнот и раскрыл его. – Что ты можешь сказать мне о Мишель Маккейб?
Он откинулся на стуле и нахмурился:
– Она – бухгалтер по дебиторской задолженности. Жена моего хорошего приятеля.
– Извини, брат. Мне и правда очень жаль.
– Ты уверен?
Я полез в сумку с ноутбуком и вытащил свои записи по делу. Подвинул ему через стол.
– Просмотри первые двадцать счетов. Они грязные. Я прикрепил счета компаний‑получателей, чтобы ты мог сравнить.
– Двадцать?
– Может, и больше, – сказал я, – но эти примут в любом суде, если она решит полезть в бутылку. Или если подаст на тебя жалобу в профсоюз. Попытается на тебя наехать за незаконное увольнение. Если хочешь, чтобы ее арестовали…
– Ой, нет.
Другого ответа я не ждал.
– Знаю, знаю. Но если вдруг захочешь, все доказательства у тебя на руках. Как минимум, Майк, ты должен добиться, чтобы она возместила тебе ущерб.
– Сколько?
– Только за последний финансовый год она состригла с тебя не меньше двадцати тысяч.
– Господи.
– И это только то, что я нашел. Настоящий аудитор, который точно знает, где искать, наверняка нарыл бы больше.
– Экономика в таком состоянии, а ты говоришь мне, что я должен уволить своего бухгалтера и менеджера ночной смены. Так, что ли?
– По разным причинам, но да.
– Господи Исусе.
Мы заказали еще по пиву. Ресторан начал заполняться народом; движение по Сентер‑стрит оживилось. На другой стороне улицы к собачьей парикмахерской потянулись владельцы четвероногих друзей, оставлявшие их здесь на день. Пока мы сидели, я насчитал двух пуделей, одного бигля, одного колли и трех дворняжек. Мне вспомнилась Аманда и ее любовь к собакам. Единственная ее человечная черта – если судить по тому, что я о ней слышал.
– Двадцать тысяч. – Майк выглядел так, словно кто‑то врезал ему бейсбольной битой по животу, а потом добавил еще пару оплеух. – Я на той неделе у них ужинал… А прошлым летом ходил с ними на матч «Соке». Господи, да два года назад, когда она ко мне только пришла, я подкинул ей лишнюю тысячу к рождественской премии, потому что знал, что у них собираются машину за долги забрать. Я просто…
Он поднял руки над головой и сложил на затылке.
– Мне сорок четыре года, и я ничего не понимаю в людях. Я просто их не понимаю.
Майк снова положил руки на стол.
– Не понимаю, – прошептал он.
Я ненавидел свою работу.
С момента моей встречи с Ефимом прошло уже несколько часов, но я все еще так и не пришел в себя. В былые времена я бы не стал особенно заморачиваться на эту тему, попер бы напролом или, в крайнем случае, засел бы где‑нибудь с бутылкой‑другой чего покрепче; может, позвонил бы Оскару или Дэвину и мы бы встретились, чтобы рассказать друг другу, кто из нас когда ухитрялся вляпаться в какое дерьмо и как мы из него выбирались.
Но Оскар и Дэвин уже несколько лет как не работали в бостонской полиции; они на паях купили выставленный на продажу за долги бар в городке Гринвуд, откуда родом была семья Оскара. Бар располагался чуть выше по улице от предполагаемого места захоронения Роберта Джонсона, и Оскар с Дэвином превратили его в блюзовый клуб. По моим последним данным, бар не приносил приятелям прибыли, но Оскар и Дэвин слишком редко просыхали, чтобы этим обеспокоиться. Барбекю, которые они устраивали в пятницу по вечерам на парковке перед клубом, обрели ранг местной легенды. Назад в Бостон они уже никогда не вернутся.
Значит, этот вариант отпадал. Впрочем, вариант в любом случае был так себе. Чего я действительно хотел, так это просто поехать домой. Обнять свою дочь, обнять свою жену. Залезть под душ и смыть с кожи запах своего страха. Именно об этом я думал, когда поворачивал с Эрборуэй к парку Франклина, направляясь в свою часть города. В этот миг у меня зазвонил мобильник. На экране высветилось имя Джереми Дента.
– Твою мать, – произнес я вслух.
В CD‑плеере у меня играл альбом «Sticky Fingers», и громкость была откручена на максимум, потому что этот альбом только так и можно слушать. Сейчас как раз звучала песня «Dead Flowers», и обычно я всегда подпевал Джаггеру, когда он доходил до слов: «Kentucky Derby Day».
Я выключил музыку и поднес к уху телефон.
– Счастливого почти Рождества, – сказал Джереми Дент.
– Счастливого почти Фестивуса, – отозвался я.
– Можешь на минутку заглянуть в офис?
– Сейчас?
– Сейчас. У меня для тебя рождественский подарок.
– Да неужели?
– Ага, – сказал он. – И называется он «постоянная работа». Желаешь обсудить?
Медицинская страховка, подумал я. Деньги на няню. Детский сад. Возможность начать откладывать на колледж. Новый глушитель для машины.
– Еду.
– До скорого. – Он положил трубку.
Я проехал уже половину парка Франклина. Если со светофорами на Коламбия‑роуд мне бы повезло, то минут через десять я бы был дома. Вместо этого я свернул налево, на Блу‑Хилл‑авеню, и направился обратно, в деловой центр города.
– Рита Бернардо едет работать в… ты не поверишь, Джакарту. – Джереми Дент откинулся в кресле. – Там сейчас бум в сфере безопасности. Со всем этим джихадом у нас от клиентов отбоя нет. Плохо для мира, но замечательно для бизнеса. – Он пожал плечами. – Как бы там ни было, она летит в Джакарту, чтобы там больше не взрывались дискотеки. У нас образовалась вакансия. И мы хотим предложить ее тебе.
– В чем уловка?
Он налил себе вторую порцию скотча и качнул бутылкой в сторону моего стакана. Я отрицательно помотал головой.
– Никакой уловки. Мы изучили твое досье и пришли к выводу, что твои следовательские навыки, не говоря уже об опыте работы, слишком ценны, чтобы мы прошли мимо них. Можешь начать прямо сейчас.
Он толкнул ко мне папку, которая скользнула по столу и приземлилась ко мне на колени. Я открыл ее. Изнутри к обложке была прикреплена фотография мужчины лет тридцати. Мне показалось, что я его уже где‑то видел. Стройный, с темными вьющимися волосами, довольно длинным носом – еще бы полдюйма, и он выглядел бы крючковатым, – и кожей цвета кофе с молоком. Одет он был в белую рубашку с узким красным галстуком, а в руке держал микрофон.
– Ашраф Битар, – сказал Джереми. – Кое‑кто зовет его Бараком Младшим.
– Активист из Матапана, – наконец узнал я это лицо. – Боролся против постройки стадиона.
– Он много против чего боролся.
– Любит попозировать перед камерами, – сказал я.