И может отправиться куда захочет.
Он воздел вверх указательный палец:
– Это верно. Но она этого не сделает. Все то время, пока мы с ней в бегах, я без конца твердил ей, что самое разумное – свалить в другую страну, на какой‑нибудь тропический остров посреди океана. Но она и слышать об этом не хотела. Когда‑то давно она была здесь счастлива, поэтому она постоянно будет стремиться сюда.
– Все это очень трогательно, – сказала Энджи, – но, когда над тобой нависает смертельная угроза, тебе не до сантиментов. А Аманда не производит впечатления сентиментального человека.
– И тем не менее. – Он вскинул руки. – Все именно так. – Дре обхватил себя за плечи. – Холодно. Пойду в дом.
Он исчез за дверью. Я последовал было за ним, но Энджи остановила меня, сказав:
– Подожди секунду.
Она прикурила сигарету. Руки у нее дрожали.
– Ефим угрожал нашей дочери?
– Это их обычный прием. Они всегда так делают, чтобы вывести тебя из равновесия.
– Он угрожал ей, да или нет?
Через полминуты я кивнул.
– Они добились своей цели. Я выбита из равновесия. – Она сделала несколько быстрых затяжек. Смотреть мне в глаза она избегала. – Ты дал слово Беатрис, что найдешь Аманду и вернешь ее домой. Насколько я тебя знаю, тебе легче сдохнуть, чем нарушить данное слово. Наверное, за это я тебя и люблю. Понимаешь?
– Понимаю.
– А ты понимаешь, как сильноя тебя люблю?
Я кивнул:
– Конечно. Ты даже не представляешь, насколько это для меня важно.
– Взаимно.
Она нервно улыбнулась и так же нервно затянулась сигаретой, дрожащей в ее пальцах.
– Ты должен сдержать данное слово. И я тебя в этом поддерживаю.
Я понял, к чему она клонит.
– Но ты никому не давала никакого слова.
– Именно. «Весь вопрос в том, кому ты даешь слово». – Она улыбнулась. Глаза у нее влажно заблестели.
– Я тебе передать не могу, до чего мне приятно, что ты цитируешь фильм «Дикая банда».
Она изобразила реверанс, но миг спустя ее лицо снова стало серьезным и обеспокоенным.
– Мне на них на всех наплевать, – сказала она. – Ты слышал, о чем говорил Дре? Он – не просто дерьмо. Он – исключительное дерьмо. Он торгует младенцами. Если бы в мире была справедливость, он бы сидел в камере, а не в теплой гостиной домика в симпатичном городке. А теперь выходит, что из‑за них моя дочь в опасности? – Она указала на дом. – Меня такой расклад не устраивает.
– Я знаю.
– А я знаю, что они знают,что она в Саванне. И сегодня я буду ночевать с ней.
Я сказал ей, что уже предупредил Буббу и он уже кое‑кого рекрутировал себе в помощники, но Энджи это не особенно успокоило.
– Все это замечательно, – ответила она. – Бубба – это Бубба, и он жизни не пожалеет, чтобы ее защитить, в этом я не сомневаюсь. Но я – мать.Мне надо быть рядом с ней. Сегодня же. Все равно какой ценой.
– За это я тебя и люблю. – Я взял ее руку в свои. – Ты ее мама. И ей нужна мама.
Она нервно рассмеялась и провела ладонью по глазам.
– А маме нужна она.
Она обвила руками мою шею, и мы поцеловались. На ледяном воздухе этот поцелуй казался особенно жарким.
Когда мы оторвались друг от друга, она сказала:
– В Леноксе ходит междугородный автобус.
Я покачал головой:
– Не болтай глупостей. Возьми джип. Оставишь на парковке в аэропорту.
Я покачал головой:
– Не болтай глупостей. Возьми джип. Оставишь на парковке в аэропорту. Если он мне понадобится, я его оттуда заберу.
– А как ты домой доберешься?
Я прикоснулся рукой к ее щеке, думая, как невероятно мне повезло, что я встретил ее, женился на ней и у нас родилась дочь.
– Ты можешь припомнить хоть один случай, когда я не смог добраться туда, куда мне надо?
– Ты – просто образец самостоятельности. – Она покачала головой. По щекам у нее уже лились слезы. – Хотя мы с дочкой потихоньку стараемся тебя от нее отучить.
– Я заметил.
– Да?
– Да.
Она обняла меня с такой силой, словно тонула в Атлантическом океане, а я был ее единственной надеждой на спасение.
Мы обошли дом и приблизились к джипу. Я отдал ей ключи. Она села в машину. Мы еще с минуту пристально смотрели друг на друга. Потом я отступил назад. Энджи запустила двигатель и взглянула на меня через стекло.
– Как так получается, что они могут найти нашу дочь в Джорджии, но не способны отыскать шестнадцатилетнюю девчонку в Массачусетсе?
– Хороший вопрос.
– Шестнадцатилетняя девчонка с младенцем на руках. В городке, где населения не больше двух тысяч человек?
– Иногда лучший камуфляж – это прятаться у всех на виду.
– Знаешь, если чуешь вонь, значит, где‑то что‑то протухло.
Я кивнул.
Она послала мне воздушный поцелуй.
– Когда увидишься с Габби, – попросил я, – сфотографируй ее и вышли мне фотографию.
– С удовольствием. – Она посмотрела на дом. – Не представляю, как я могла всем этим заниматься целых пятнадцать лет. И не представляю, как ты можешь это продолжать.
– Я предпочитаю об этом не думать.
Она улыбнулась:
– Брось заливать.
Я вернулся в дом. Дре сидел на диване и смотрел телевизор. Барбара Уолтерс с подругами обсуждали с Элом Гором проблему глобального потепления. Безмозглая блондинка с выпирающими, как у узницы концлагеря, ключицами требовала прокомментировать научную статью, в которой утверждалось, что в повышении температуры на земном шаре виноват коровий метеоризм. Эл улыбался. Он производил впечатление человека, с радостью сменившего бы свое пребывание в этой студии на процедуру колоноскопии, совмещенную с удалением зубного нерва. У меня загудел мобильник. Опять неопределившийся номер.
– Ефим звонит, – сказал я.
Дре выпрямился на диване.
– Он у меня.
– Что?
– Крест. – Он ухмыльнулся, как мальчишка. Полез к себе под футболку и вытянул кожаный шнур, на котором болтался толстый крест черного цвета. – Он у меня, детка. Можешь сказать Ефиму…
Я жестом велел ему замолчать и поднес телефон к уху.
– Привет, Патрик, паскуда.
Я улыбнулся:
– Привет, Ефим.
– Молодец я, да? Запомнил твою «паскуду».
– Молодец.
– Крест нашел?
Крест висел на груди у Дре. Черный, размером с мою ладонь.
– У меня твой крест.
Дре поднял вверх два оттопыренных больших пальца и расплылся в идиотической улыбке.
– Когда встретимся? Езжай в Грейт‑Вудс.
– Куда?
– В Грейт‑Вудс, говорю. Он же Твитер‑сентер. Погоди секунду. – Я слышал, как он накрыл трубку ладонью и с кем‑то заговорил. – Мне тут сказали, он больше не называется Грейт‑Вудс или Твитер‑сентер. Теперь он называется… Чего? Подожди секунду, Патрик.
– Комкаст‑сентер, – сказал я.
– Он теперь называется Комкаст‑сентер, – сказал Ефим.